Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
Шрифт:
– Он по церковным делам сегодня весь день проболтается. Схожу, после завтрака… – он крикнул вслед жене: «Еще одну чашку кофе, большую!»
Военный комендант Мон-Сен-Мартена хотел в субботу порыбачить.
Майор вырос на Рейне. Его покойный отец работал на баржах, перевозивших рурский уголь вниз по реке. Майор, с детства, помнил нагретую летним солнцем палубу, удочку, опущенную в яркую, искрящуюся на солнце воду. В Мон-Сен-Мартене, рыбу ловили и в Маасе, и в быстрой, горной реке Амель. Амель протекал по землям барона, однако майор знал, что герр Виллем разрешает всем ходить на реку. Повар собрал корзинку, с бутербродами и пивом. Комендант, было, пошел во двор, к машине, но его остановил телефонный звонок.
Положив трубку, майор хмыкнул:
– Беспокоится. Три раза попросил, чтобы я записал, мол, именно он сообщил о прячущемся еврее. Такие евреи, как он, нужны, полезны. От них мы избавимся в последнюю очередь… – майор, все равно, взял корзинку с бутербродами. Можно было бы арестовать Гольдберга прямо во дворе замка. Профессор Кардозо замялся:
– Здесь дети, господин майор. Не хотелось бы, у них на глазах… – комендант решил перекрыть дорогу из Мон-Сен-Мартена на юг. По словам профессора Кардозо, лимузин направлялся в приграничный город Виртон:
– Месье барона придется арестовывать… – комендант поменял холщовую куртку на официальный китель, – предъявлять обвинение в укрывании еврея. За подобное полагается концлагерь. Он в заключении долго не протянет, он старик… – Гольдберга, согласно распоряжениям, присланным из отделения гестапо в Брюсселе, требовалось послать в столицу, под конвоем. Евреи, пойманные на границе, подлежали тюремному заключению. Комендант предполагал, что это временная мера. Все евреи, рано или поздно, отправлялись эшелонами на восток, в новые, строящиеся в бывшей Польше лагеря.
– Хотя бы бандитов здесь нет… – он сидел рядом с водителем, в мерседесе, – не то, что на новых территориях. Британия содержит всякую шваль в лесах, после победы над Польшей. Посылает золото, радиопередатчики, руководит их действиями. Скоро мы покончим с Британией… – на следующей неделе Люфтваффе начинало бомбить суда в проливе Ла-Манш. Британию ждали налеты на аэродромы, уничтожение авиации, и массированные атаки на города, начиная со столицы. До осени, согласно плану фюрера, британцы должны были оказаться на коленях.
Приятели майора служили в бывшей Польше. В письмах они сообщали о взрывах на железных дорогах. Между городами приходилось ездить с охраной. В каждом лесу могла прятаться банда недобитых поляков:
– Русские их тоже уничтожают, в своих областях… – майор обещал бойцам настоящий пикник, с пивом и хорошей ветчиной, – впрочем, русским недолго жить осталось. Следующим летом мы двинем туда войска… – он взглянул в окно, на серую громаду замка, на лесистые, зеленые холмы: -Здесь никто не уйдет в подполье, можно не беспокоиться. Они люди верующие, мирные. Этот Кардозо, – майор, невольно, улыбнулся, – не иначе, как хочет замок и компанию себе заполучить… – после ареста барона компания и недвижимость переходили в собственность рейха: -Его жену мы тоже в концлагерь отправим… – майор курил, наслаждаясь жарким солнцем, – она, наверняка, знала, что муж еврея прячет… – он вспомнил картины, старинное серебро, и оружие:
– Граф фон Рабе останется доволен, – сказал себе комендант, – ценности мы пошлем в рейх, офицеры и солдаты смогут выбрать вещи по душе, а остальное продадим на аукционе, – так всегда поступали с имуществом арестованных, или ариизированной собственностью.
Мерседес ехал в сопровождении грузовика, где сидели солдаты. Они взяли оружие, но майор не ожидал, что его придется применять. В кузове лежал деревянный барьер. Такими шлагбаумами перегораживали дороги, при проверке документов.
Они нашли отличное место, в трех милях к югу. Шоссе поднималось на каменистый холм, справа тек Амель. Майор пожалел, что не взял удочки. После операции можно было бы отправить арестованных в камеры, наскоро устроенные при комендатуре, и порыбачить. Поставив барьер, они расположились с удобствами, открыв бутылки с пивом. Амель блестел на солнце, жужжали пчелы. Майор, покусывая травинку, слушал солдат. Многие ребята ходили вчера на танцы, однако оказалось, что девушки не принимают ухаживания немцев.
– Но что им еще делать? – пожал плечами кто-то:
– Все равно, когда война закончится, вся Европа будет немецкой. Бельгийцы, голландцы, французы, станут работать на нас. Лучше выйти замуж за хозяина фермы, чем за батрака… – он звонко рассмеялся. Вспоминая Польшу, ребята согласились, что здешние, бельгийские и французские девушки, красивее:
– Они ухоженные, – заметил кто-то, – не то, что крестьянки. Поляки славяне, низшая раса… – в журналах общества «Лебенсборн» выстроили настоящую иерархию. Женщины из Голландии, Дании и Норвегии считались почти арийками. Солдат призывали вступать в связи с девушками из этих стран, чтобы они могли рожать арийских детей. Далее шли бельгийки и француженки. Остальные были славянами, неполноценными людьми. Они годились только для труда на фермах или заводах.
Комендант, прислонившись к барьеру, потягивал пиво. Он рассматривал в бинокль дорогу:
– Это будет отлично выглядеть в донесении, в штаб, в Брюсселе. Здесь нет СС, нет гестапо, однако мы сами справились… – майор немного побаивался будущего визита оберштурмбанфюрера фон Рабе. Бонза не только имел титул, но и был, насколько понял комендант, членом партии с довоенным стажем:
– Тридцать два года, а дослужился до оберштурмбанфюрера… – майор вздохнул, – конечно, с такими связями. Но теперь «Компания де ла Марков» перейдет в собственность рейха. Ему здесь немного придется пробыть. Дела у барона в порядке, я уверен… – комендант уложил пустую бутылку в бумажный пакет. Он видел лимузин де ла Марков, во дворе замка.
– Месье барон, вместе с евреем, – комендант обернулся: «Оружие наизготовку!»
Виллем смотрел в приоткрытое окно, на зеленую равнину, на серые терриконы шахт:
– Мы здесь мальчишками со Шмуэлем все облазили… – он вспоминал покойного отца профессора Кардозо, – Давид, конечно, тяжелый человек, трудный, но гений. И Шмуэль такой был. Нельзя подобных людей строго судить. Давид и не помнит отца. Он все пытается доказать, что он его достоин, бедный мальчик. Отец он хороший. Элиза все ради детей сделает, как и мать… – Виллем, перед отъездом, обнял жену, на кухне. От баронессы пахло кофе и свежим хлебом.
Давид, после завтрака, ушел в кабинет, Элиза собирала детей на пикник. Месье Верне должен был, через полчаса, появиться во дворе замка, с першеронами. Гольдберг, оказавшись на солнечном свете, долго щурил глаза. Врач решительно отказался пускать барона за руль машины: «Я привыкну, ничего страшного».
– Все будет хорошо, милый, – тихо сказала жена Виллему, – мы благое дело делаем. Иисус на стороне тех, кого преследуют… – он поцеловал морщинистую щеку:
– Его святейшество сказал, что христианин не может заниматься гонениями евреев. В Германии осталось много верующих, достойных людей. Скоро все закончится, любовь моя. Хорошо вам отдохнуть, за ужином увидимся… – жена перекрестила его, как она делала сорок лет, всякий раз, когда они расставались. Виллем тоже перекрестил Терезу. Она, почему-то, показалась ему молодой. Жена сняла чепец, солнце играло в рыжеватых волосах. Виллем увидел ее в белой пене кружев, идущей к алтарю. Открутив окно, он закурил сигарету. Барон лукаво улыбнулся: