Вельяминовы. Время бури. Книга вторая
Шрифт:
– Констанца ученый, она не могла лишить себя жизни. В самоубийстве можно найти логику… – Питер подумал о смерти Габриэлы, – но не в случае Констанцы. Нет… – поправил он себя, – если ее хотели заставить делать то, что противоречит ее принципам. Но и тогда она бы отыскала выход… – Питер отказывался верить, что кузина решила покончить с собой из-за любви:
– Майорана ее не убивал, – твердо заявил он матери, по дороге, – это темная история… – леди Кроу кивнула:
– Я знаю, сыночек. Его светлость, тоже согласен. Но ни одного следа не нашли, ничего… – в кармане
– А если Пауль меня не узнает? – в темноватом, прохладном пабе он заказал чашку кофе. Кофе здесь подавали жидкий, из порошка, но после шести месяцев на какао, Питер обрадовался и такому. Мать обещала поздний обед, с ростбифом:
– Правда, не знаю, во сколько… – леди Юджиния заняла место за рулем лимузина, – мы в шесть вечера ждем Чемберлена, с выступлением.
– Я потерплю, – успокоил ее Питер, – в конце концов, яйца я сварить могу, мамочка… – леди Юджиния, испытующе, посмотрела на сына:
– Маленький Джон в Уайтхолле, а Тони дома, с отцом, с Уильямом. Она тебя накормит. Ты Уильяма не видел. Он ковыляет, болтает бойко… – Питер поцеловал мать в щеку: «Если проголодаюсь, я к ним загляну».
Мать уверила его, что предупредила Майеров о визите:
– Они знают, что вы с Генрихом вывезли детей… – Юджиния улыбалась: «Теперь безопасно говорить о таком».
– Не только мы, – почти сердито отозвался Питер:
– Все помогали. Говоришь, и кот с ними… – он вспомнил худого, черного кота, мяукавшего в корзинке, на заднем сиденье лимузина, вспомнил улыбку Пауля:
– Очень жаль Рейнеров. Мы не знали, мамочка, что кузен Аарон в Дахау поехал. Он ничего не говорил. Если кто-то и смелый человек, то это Аарон… – по дороге в Хэмпстед, мать рассказала ему новости. Допив кофе, расплатившись, Питер пошел искать кондитерскую. Он смутно помнил, что рядом со станцией метро, по дороге к дому Майеров, был магазин сладостей.
– Тетя Клара… – он видел нежную улыбку Аарона, на утренней, пустынной улице:
– Наверное, он любил ее, поэтому и поехал в Германию, за ее мужем… – синагогу на Виноградах немцы закрыли, как все остальные, в Праге. На пороге кондитерской, Питер спохватился, что в кармане у него три фунта пособия. Деньги выдавали освободившимся из тюрьмы заключенным. Он аккуратно отложил мелочь, на билет до Мэйфера:
– Пятый по богатству промышленник, в Британии, а костюм сваливается. Впрочем, какая разница? Вряд ли, с войной, найдется время на званые обеды… – завтра Питер намеревался приехать в Сити, как обычно, в семь утра. Он привык выпивать дома только первую чашку кофе. Завтракал Питер в кабинете, с видом на Темзу. В правлении компании была хорошая столовая. Повар жарил бекон, сосиски, и варил кашу:
– Я, пожалуй, сейчас и заночую, у церкви Святой Елены… – зазвенел колокольчик. Питер оказался в теплой, пахнущей миндалем и ванилью, кондитерской.
Выбирая сладости, он думал, что кузен Аарон, судя по всему, останется в Варшаве, пока можно будет вывезти из города хотя бы еще одного еврея:
– Из Праги он утром уехал, когда войска Гитлера туда вошли… – отдав деньги, Питер попросил завернуть и кекс, для чаепития:
– Мишель воевать отправится, а кузен Теодор, наверное, в Америку поедет. Его политика не интересует. Невеста у него, одной ногой в Голливуде. Она очень тетю Ривку напоминает, покойную… – профессор Кардозо, и его семья, пока жили в Маньчжурии. Виллем приезжал в Рим, готовиться к получению сана, а граф Наримуне и его сын обосновались в Швеции:
– Он написал, что мать ребенка умерла, – объяснила мать, – они женаты не были. У японцев такое случается… – Питер вышел из кондитерской с бумажным пакетом:
– Мама внуков ждет, но война на носу. Чемберлену не позволят очередную сделку с Гитлером, хватит Мюнхена. Как сейчас жениться? Хочется, чтобы все по любви случилось… – сверившись с адресом, Питер, отчего-то, перекрестился:
– Генриху сообщили, что Пауль в безопасности… – мать обо всем позаботилась. Питер вспомнил тяжелую, железную дверь подвальной комнате, в Хадамаре, серые, спокойные глаза Генриха, Пауля, сидевшего на сене, в телеге, старую, суконную курточку, пирамидку, что мальчик прижимал к груди. Он постучал в дверь медным, потускневшим молотком.
Ему открыл муж госпожи Майеровой. Питер заметил седину на темных висках:
– Год он в Дахау провел. Генрих мне говорил, перед отъездом, что его, скорее всего, в СС переведут, не дожидаясь двадцати пяти лет. СС будет строить лагеря, в Польше… – Питер разозлился:
– Не будет. Начнется война, мы разобьем Гитлера, и прекратим безумие. Генрих не один в Германии. Здравомыслящих немцев много. Банду Максимилианов и Отто мы отправим на виселицу… – он протянул руку:
– Здравствуйте, я мистер Питер Кроу. Моя мать вас навещала, сегодня… – в переднюю вышла хорошенькая женщина, лет тридцати, в фартуке, запахло обедом. Мурлыкал кот, из гостиной доносились детские голоса. Мистер Майер пожал ему руку:
– Конечно, конечно. Леди Кроу говорила, рассказывала… – миссис Майер, ахнув, уронила полотенце:
– Мистер Кроу, обед, обед… – Питер замер.
Пауль вырос.
Он улыбался, прижавшись светловолосой головой к переднику матери. Кот выглянул в дверь. Девчонки лет пяти, робко смотрели на пакет в руках Питера.
Пауль обернулся к сестрам:
– Это… Петер… – оторвавшись от Клары, он взял Питера за руку:
– Пойдем… Я тебе все покажу… – Питер обнял ребенка, слыша, как бьется его сердце:
– Я дома… – шепнул Пауль ему на ухо, – у меня есть мама, папа, Адель и Сабина… И Томас… – кот потерся о ногу Питера. Девчонки подергали его за полу пиджака: «А что вы принесли, дядя?»
– Питер… – он раскрыл объятья, удерживая всех троих:
– Принес кое-что, к чаю… – Питер поднял глаза. Он увидел, что Майеры держатся за руки. Клара отвернулась, быстро вытирая глаза передником:
– Мистер Кроу… – всхлипнула женщина, – мы не знаем, как… Вы, и рав Горовиц… Благодаря вам… – Питер покачал головой: