Вельяминовы. За горизонт. Книга 1
Шрифт:
– Почти десять. Надеюсь, тете Циле ночью не станет хуже. В шесть утра надо двигаться к границе… – помахав на прощанье механику, он вывел форд из гаража.
Старики фермеры, по привычке, пользовались для освещения керосином.
Проснувшись, Цила переводила Адели слова хозяйки:
– Электричество у нас есть, – женщины принесли в спальню таз теплой воды и ковшик, – но плита угольная, так экономней… – запах керосина напомнил Адели о старом домике, в Хэмпстеде:
– Мы с Сабиной были малышками, мы только приехали в Лондон. Папа был жив, мама ждала Аарона. Папа рисовал с Сабиной, по вечерам, а я садилась рядом
Из неожиданного нового, портативного приемника фермеров, раздавался знакомый голос покойной певицы. Аппарат водрузил на стол хозяин:
– Сын подарил, – гордо сказал он, – тем рождеством. Для новостей у меня с хозяйкой слух не тот, но музыка нам нравится. Жаль, что рождественские песни больше не передают… – покрутив рычажок, он попросил Цилу:
– Что там, о столице говорят? С утра в городе болтали, что беспорядки какие-то… – Цила, вымытая, с влажными волосами, опиралась на подушки. Сунув почти не испачканную кровью сорочку в саквояж, Адель заново перевязала рану. Слушая венгерскую скороговорку Цилы, она подумала:
– Может быть, завтра съездить в местный госпиталь? Но у нас нет документов, а у тети Цилы огнестрельное ранение. Здесь тоже есть управление госбезопасности, наши приметы могли прислать из Будапешта… – когда хозяин ушел, оставив приемник, Цила призналась Адели:
– Я ему не все говорила. В столице столкновения между полицией и демонстрантами. Это государственное радио, они делают вид, что в Будапеште локальные беспорядки. Его сын может быть в городе, с армией. Не след волновать стариков… – при фермерах они не стали ловить западное радио. Вернувшись из автомастерской, Генрик рассказал, что, по словам «Свободной Европы», некоторые армейские подразделения перешли на сторону восставших:
– Сейчас новостей не передают, – Адель приглушила звук, – идет час музыки ретро. Мисс Фогель погибла двенадцать лет назад, а ее песни, теперь считаются старыми… – дрожал огонек керосиновой лампы, на кровати часто дышала Цила:
– К вечеру у нее поднялась температура… – Адели захотелось уронить голову на разложенные по столу ноты, – а завтра на рассвете надо перебраться через озеро. На воде всегда сыро… – за скромным ужином Генрик заметил:
– Судя по столпотворению в городе, завтра на запад ринется четверть Венгрии. Нельзя терять времени, учитывая, что здесь могут появиться танки русских… – собрав волосы в узел, воткнув в него карандаш, Адель поежилась:
– Вряд ли, с происходящим в Будапеште, у госбезопасности дойдут руки до наших поисков. Но дядя Авраам утверждал, что на проспекте Андраши сидят не только венгры, но и советские силы. Нельзя недооценивать СССР, они гонялись и за тетей Эстер, и за дядей Эмилем. Дядя Авраам едва выбрался из России, он знает, о чем говорит… – закрыв ноты, Адель присела на кровать. Рука Цилы была прохладной, но лоб обжигал пальцы:
– Она простыла, – испуганно поняла девушка, – может быть, не стоило ей мыться. Но в рану могла попасть грязь… – розовые губы женщины зашевелились. Она говорила по-французски. Адель покраснела:
– Она бредит, ей снится что-то. Не что-то, а кто-то… – девушке стало неловко:
– Она думает, что рядом дядя Эмиль. Сейчас она зовет девочек, она и перед сном их звала… – задремывая, Цила улыбалась:
– Идите сюда, мои хорошие… – слушала Адель ласковый голос, – полежим вместе, я вам песенку спою… – Адель, в концертах, тоже пела старинную колыбельную:
– Мама нам ее пела, ее научила покойная тетя Юджиния. О девочке, что не узнает ни горя, ни невзгод… – на глаза навернулись слезы, запястье отчаянно зачесалось. Кожу словно обжигал кипяток. Адель едва удержалась, чтобы не разодрать руку ногтями:
– Сабина вышла замуж за Инге, они счастливы. Мама всегда была счастлива, с папой, с дядей Джованни. Я помню, как мы трудно жили, но она всегда улыбалась. Тетя Марта едва выбралась из России, ей хотели ампутировать ноги, она дважды овдовела, и думала, что дядя Максим тоже умер. Но сейчас она тоже счастлива. На Ганновер-сквер всегда весело, шумно, она поет, смеется… – Адели стало жалко себя:
– Сначала проклятый Вахид… – она не хотела вспоминать обо всем остальном, – потом Джон, никогда меня не любивший… – она тихо всхлипнула, – он даже не подумал добраться до Будапешта и помочь нам. Я все ему скажу, в Вене. Я не хочу его больше видеть, и думать о нем не хочу… – за раскрашенными деревенскими, яркими цветами, ставнями спальни шумел ночной ветер. Из открытой бутылки, на столе, пахло осенними яблоками:
– Папа возил нас и Пауля собирать яблоки, в Кент… – Адель отпила домашнего сидра, – мы ночевали в палатке, и возвращались домой с полными корзинами. В Мейденхеде мама тоже всегда ставила сидр… – пожилая пара, присматривавшая за домом Кроу, рассказала девочкам легенду, о старой яблоне в саде особняка:
– Во времена первой миссис де ла Марк жила ее родственница, женщина, не такая, как все… – вспомнила Адель, – ее тоже звали Мартой. Она попросила дерево, и яблоня теперь всегда плодоносит. Тетя Цила, кажется, успокоилась… – дыхание женщины стало ровным, – а Генрик не пробовал сидра, бутылку хозяин принес после ужина. Я проверю, он, наверное, уже спит… – стрелка часов миновала полночь:
– Don’t sit under the apple tree with anyone else but me… – призывно пела покойная Ирена:
– Если не спит, я посижу с ним… – решила Адель, – так одиноко, так страшно…
Подхватив бутылку, девушка, на цыпочках, вышла из спальни.
– Don’t sit under the apple tree with anyone else, but me…
Голос Ирены затих, автомобильный приемник затрещал:
– Говорит Вена, радио «Свободная Европа». Ночные новости. В Великобритании завершено строительство первой в мире гражданской атомной станции. По сообщениям с Ближнего Востока, Израиль стягивает войска к египетской границе. Сведения из восставшего Будапешта поступают скудные, однако демонстранты пробились к проспекту Андраши и могут решиться на штурм здания госбезопасности. Напоминаем, что сегодня днем они захватили Дом Радио и редакции коммунистических газет. Повстанцы требуют освобождения из тюрьмы примаса Венгрии, кардинала Иожефа Миндсенти…
Глава католиков страны, после процесса, где его обвиняли в шпионаже в пользу запада, седьмой год находился в заключении. Генрик приглушил звук:
– Шмуэль говорил, что папа римский пытался добиться амнистии, для Миднсенти, но коммунисты были непреклонны… – они передавали друг другу бутылку с сидром, – может быть, сейчас он получит свободу… – Адель кивнула на пачку сигарет, на приборной доске:
– Ты кури, только дверь приоткрой. Я с шарфом пришла… – она подергала закрывающий горло кашемир.