Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Не сейчас. Со времен предыдущей операции Аргентина и Чили уделяют больше внимания пограничному контролю… – Иосиф фыркнул:
– Это порт. Рыбацкая шхуна никого в Пунта-Аренасе не удивит. Сошли на берег, вернулись на борт… – он показал недвусмысленный жест, – с добычей, то есть с нашей целью… – операцию ему запретили:
– Каракаль или твой отчим на этот раз не прилетят тебе на помощь, – ядовито сказал Харель, – что касается твоей инициативы, то мы о ней подумаем… – зная, что Моссад погряз в бюрократии, Иосиф думать не собирался. Капитан Кардозо не хотел терять времени. Вернув
– Скорее всего, он успел покинуть Касабланку, но я обещаю, что не упущу его… – кузина щелкнула зажигалкой:
– Он стрелял в мою маму в Бомбее, во время покушения на Ганди… – Иосиф коснулся ее руки:
– Я… – он помолчал, – я сделаю все, чтобы призвать его к суду, Ева. Не тем, так другим путем…
В подкладке его саквояжа сделали искусный тайник, где пряталась разобранная снайперская винтовка и бельгийский вальтер:
– Документы у меня французские, – подумал Иосиф, – язык отменный, выправка военная. Я могу разыграть солдата удачи, дезертира из Иностранного Легиона. Рауфф наверняка отправился на юг. Новые африканские государства нуждаются в армейских инструкторах. Но мне нельзя попадаться ему на глаза, он помнит отца Симона, то есть Шмуэля. Ладно, придумаю, как все лучше обставить…
Ева закусила еще пухлую губу:
– Джону я не скажу, что ты здесь был. Папа всегда замечал, что во многих знаниях многие печали. Дядя Авраам тоже ничего не узнает. Джон отлежится, мы отправимся в Эс-Сувейру… – Иосиф не намеревался никуда отпускать кузину:
– Только до Эс-Сувейры, – сказал себе он, – она улетит с дядей Авраамом в Израиль, ждать меня… – он вскинул на плечо сумку:
– Поднимемся ко мне в номер… – он сотни раз говорил эти слова девушкам:
– Сейчас все по-другому, – понял Иосиф, – кроме нее, мне никто не нужен и никогда не будет нужен. Мы поставим хупу, у нас родятся дети. Я никогда не оставлю мою Еву… – он справился с закружившейся головой. От ее волос пахло солью, она вскинула серо-синие глаза:
– Ты хочешь мне что-то показать… – шепотом спросила Ева, – секретное…
Он распахнул перед девушкой рассохшуюся дверь: «Можно сказать и так».
Комнаты в пансионе снабдили крохотными закутками, с электрическими плитками. Посуду предлагалось мыть в душе, отгороженной пластиковой занавеской нише, с проржавевшей раковиной. Медный кувшинчик для кофе давно потерял блеск. Внутри наросла коричневая бахрома:
– Шмуэль утверждает, что так лучше, – на плитке свистел чайник, – итальянцы никогда не моют машины для кофе… – Иосиф тоже едва удерживался от довольного, счастливого свиста:
– Мне двадцать пять, но я еще никогда такого не чувствовал… – он ополоснул щербатые чашки, – теперь понятно, что все случившееся ранее и гроша ломаного не стоит… – он мимолетно вспомнил Густи:
– Никакого сравнения с проклятой пиявкой. Она кукла, ломака, а Ева настоящая женщина, такая, какая мне и нужна…
Он не хотел подниматься с продавленной кровати, выпускать Еву из своих объятий. Приникнув к почти незаметной груди, он слушал, как бьется ее сердце. Она часто дышала, пряди темных волос разметались по тканой подушке:
– Она не строила из себя недотрогу, как другие девицы, – подумал Иосиф, – когда я ее поцеловал, она не притворялась, что поднялась ко мне за чем-то другим…
Выяснилось, что белье она все же носила. Кружевные трусики валялись на потертом ковре, рядом с испачканным полотенцем, с керамической пепельницей, полной окурков. На ободранной тумбе притулилась почти пустая бутылка местного лимонада:
– Надо забежать на рынок по дороге к особняку, – напомнил себе Иосиф, – накормить Еву жареной бараниной, с гранатовыми зернами, с перечным соусом. Марокканцы в Израиле отлично готовят мясо. Хотя нет, она вегетарианка, то есть пока. Я ее заставлю правильно питаться, мясо нужно для развития ребенка при беременности. Тогда возьму для нее овощной салат и фаршированные помидоры. Или местные пирожки, она любит сладкое…
Он оставил девушку с тарелкой фиников и орехов:
– Прости, любовь моя, больше ничего нет. Я только пару дней назад прилетел сюда… – он целовал оттопыренное ухо, – по пути на виллу мы зайдем куда-нибудь, подкрепим силы… – в серо-синих глазах плавала блаженная дымка. Взяв губами спелый финик, Иосиф наклонился над ней:
– Словно я в раю, – шептал он, – так было с Адамом и Евой, любовь моя. Не случайно тебя назвали именно Евой… – он думал о летней хупе в кибуце, об усеянном крупными звездами небе, о балдахине белого шелка:
– Столы вынесут на улицу, так всегда делают на свадьбах. Тетя Дебора прилетит из Америки с младшими. Она поведет Еву к хупе, а я пойду с дядей Авраамом… – Иосиф все решил:
– Ева закончит Еврейский Университет, она будет работать в госпитале кибуца, возиться с нашими малышами… – он забыл о Михаэле Леви:
– Ничего не случилось, – сказал себе Иосиф, – он мной больше не интересуется, а сейчас я женюсь. У дяди Авраама появятся внуки, он обрадуется… – Иосиф понял, что смутно помнит даже самого Рауффа:
– Ева меня околдовала, – усмехнулся он, – видимо, это вовсе не сказки насчет того, что и она, и ее мать не такие, как все. Я еще никогда этого не чувствовал. Поверить не могу, она моя, до конца наших дней… – он позвал из-за занавески:
– Сейчас сварю кофе, любовь моя… – что-то зашуршало, Иосиф отдернул пластик:
– Не обязательно одеваться, – весело сказал он, – скоро я сниму с тебя этот наряд… – в марокканском платке и рубахе она казалась местной женщиной:
– Только у нее светлые глаза. Она выше покойной мамы, почти мне вровень… – кузина успела надеть сандалии и вскинуть на плечо сумку:
– Мне надо вернуться к Джону, – деловито сказала она, – пациент прежде всего. Надеюсь, у тебя все получится… – она повела изящной рукой за окно, – удачи тебе, Иосиф. Увидимся… – он встал у Евы на дороге:
– Подожди. Ты должна улететь из с дядей Авраамом из Эс-Сувейры в Израиль… – девушка пожала плечами:
– Зачем? Меня ждет Маргарита в Леопольдвиле… – кое-как перехватив чашки, Иосиф взял ее за руку:
– Затем, что я тебя люблю, Ева. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я вернусь оттуда… – он тоже махнул за окно, – и мы пойдем под хупу. Ты доучишься в Израиле, станешь врачом в нашем кибуце… – она отняла ладонь. Серо-синие глаза блеснули знакомым Иосифу холодом: