Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Кури, – подмигнул ему сержант, – кури, пиши заявление о приеме. Ты писать-то умеешь… – на всякий случай поинтересовался француз:
– Умею, – буркнул парень, разминая сигарету, – в школе обучен… – по мнению сержанта, новый рекрут никакого отношения к русским не имел:
– Господь его знает, где он подхватил наколку, но он не из Советского Союза. Что делать парню из СССР в тропической Африке? Нет, он из местных европейцев, у него бельгийский акцент. Хотя сейчас все белые отсюда бегут, как наши французы из Алжира… – прочитав заявление парня,
– В здешней саванне обреталось много колонистов, как в Южной Африке или Намибии. Он утверждает, что учился в школе, но кажется, только в начальной… – писал новый рекрут словно курица лапой. В пяти строках заявления сержант насчитал столько же грубых ошибок:
– Ладно, его образование, вернее, его отсутствие, нас нисколько не интересует… – дойдя до подписи, сержант хмыкнул:
– Это имя у тебя такое… – парень тяжело взглянул на него:
– Имя. Имею право, я слышал, что… – сержант сложил заявление:
– Правильно слышал… – он окинул юношу долгим взглядом, – добро пожаловать в Иностранный Легион, Грешник.
Часть одиннадцатая
Великобритания, апрель 1961
На отполированном столике маркетри, в медной вазе поднимались вверх желтые соцветия нарциссов. Лепесток упал на самодельную открытку с мохнатым цыпленком из белой пряжи:
– Лауре ди Амальфи от Луизы Бромли. Милая Лаура, сердечно поздравляю тебя с Пасхой… – на недельной давности New York Times лежала международная телеграмма. Четкие буквы бежали по бумажной ленте:
– Гастроли прошли отлично, ждите нас в начале апреля. С нами прилетает Ева, тетя Дебора и дети шлют всем привет… – на газетном фото Адель, в щедро декольтированном платье, стояла с охапкой букетов на сцене:
– Триумф дивы в Метрополитен-опера… – сообщал заголовок, – билеты на концерты золотой пары распроданы на полгода вперед… – изящная рука с дымящейся папиросой аккуратно сложила телеграмму. Пальцы с маникюром цвета вишни стряхнули пепел в блюдце веджвудского фарфора:
– Прилетают и улетают в Израиль… – Клара поправила седоватую прядь на виске, – Генрик хочет провести лето в покое, он готовит новую концертную программу. Адели тоже надо отдохнуть… – под телеграммой лежала вторая, тоже международная:
– Дорогие мамочка и дядя Джованни, Инге получил под свое начало исследовательскую лабораторию в институте Вейцмана. По дороге в Израиль мы заглянем в Лондон… – Клара покрутила жемчужное ожерелье на стройной шее:
– Они поселятся на вилле Генрика и Адели в Герцлии. Может быть, сейчас хорошее время, чтобы поговорить с девочками… – Клара вздохнула:
– Инге согласится, сомнений нет. Но Генрику всего двадцать три. Или подождать, пока у него и Адели родится собственный ребенок… – Клара боялась, что первого внука или внучки ждать придется долго:
– Марта считает, что надо дать им время… – женщина прислонилась к зеркалу, – но Адели двадцать семь лет. Хотя для певицы это расцвет карьеры… – дочь называли лучшим сопрано молодого поколения:
– Все приезжают после Пасхи… – Пасху отмечали в ближайшее воскресенье, – даже Маргарита появляется, а она в Европе редкий гость… – на прошлой неделе в Лондон пришла телеграмма из Лувена:
– Диссертация одобрена, защиту назначили на осень. Я заберу Еву в Лондоне и мы отправимся в Африку… – будущая доктор Горовиц проводила летние каникулы на практике в эпидемиологическом отделении госпиталя в Леопольдвиле:
– Густи тоже приезжает на Пасху… – Клара потушила сигарету, – юный Ворон решил не отправляться в Плимут, а подождать ее в Лондоне… – Марта с Волком и младшими детьми проводила пасхальные каникулы на море. Особняк в Мейденхеде готовили к летнему сезону:
– Всем заправляет миссис Мак-Дугал… – бывшая экономка покойного герцога Экзетера давно переехала в усадьбу Кроу, – но надо съездить туда с Паулем, посмотреть на мебель, ковры и гардины. Марта хочет освежить обстановку…
Клара взглянула на большие часы прошлого века:
– Послезавтра все соберутся на большой пасхальный обед, а пока надо готовить чай… – Джованни скоро возвращался из Британского музея. В кладовой особняка в Хэмпстеде, рядом со свиной ногой, доставленной из Испании, стояли аккуратные коробки мацы. Песах в этом году совпадал с Пасхой:
– Очень удобно, – улыбнулась Клара, – русская Пасха в следующие выходные после католической и англиканской… – младшая дочь и Максим еще постились:
– Пауль испек для них ржаную коврижку на меду. Лаура очень набожна. Даже Джованни не соблюдает пост, а она отказывается от театров и кино, каждый день после школы бегает к мессе… – следующей осенью Лаура шла в последний класс Квинс-Колледжа:
– Она не говорит, куда хочет поступать, – подумала Клара, – но, наверное, в Кембридж. Она может выбрать дипломатию, как старшая Лаура, у нее большие способности к языкам… – из Парижа пришло сухое поздравление с праздником, адресованное только Джованни. Клара давно прекратила попытки увидеться со старшей дочерью мужа:
– После гибели Мишеля и отъезда Джо, она стала совсем отшельницей. Бедный Пьер, – хмыкнула Клара, – он подросток, а у него на руках женщина с расстройством рассудка. Хотя Лаура мать, мальчик ее любит… – Джованни обрывал разговоры, которые начинала Клара:
– Врачи сказали, что она в порядке, – замечал муж, – так оно и есть. Она работает, ведет дом, а что она не хочет видеть тебя или младшую Лауру… – он разводил руками, – надо ее понять. Она многое перенесла, ей тяжело одной… – Клара дернула уголком рта:
– Марта перенесла еще больше, но не ожесточилась. Словно ей легко, с Теодором-Генрихом в Восточной Германии… – о таком в семье не разговаривали:
– Старшие дети знают, где он, а остальное не для чужих ушей… – Клара прислушалась. Сверху доносились мягкие переборы струн: