Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Пост постом, а на гитаре Максим играет. Маленький Джон принес семейный инструмент… – со второго этажа потянуло табаком:
– Открыли окно и курят, – усмехнулась Клара, – они взрослые парни, одному пятнадцать, другому шестнадцать. Правда, с ними юный Ворон… – Томас, выглянув из кухни, недовольно мяукнул:
– У тебя миска пустая, – спохватилась Клара, – сейчас получишь галеты…
Выглянув на террасу, она крикнула в сторону садовой мастерской, увитой ранними цветами: «Пауль, пора готовить чай!».
–
– Песня старая. Папа сказал, что она цыганская… – бесцеремонная рука протянулась к инструменту красного дерева:
– Развел сопли, – весело сказал герцог Экзетер, – то ли дело это… – загремел рок. Лаура, сидящая с ногами на обитом потертым бархатом диване, выразительно закатила глаза. Девочка зажала руками уши. Юный Ворон, устроившийся на подоконнике с окурком, заорал:
– Все равно они не танцуют, Джон, не в коня корм… – последние слова мальчик сказал по-русски. Сделав несколько затяжек, он вкрутил остатки сигареты в янтарную пепельницу. Стивен перегнулся вниз:
– Пауль, – поинтересовался мальчик, – ты что застыл, как соляной столб? Тетя Клара звала тебя делать чай…
Пауль, в рабочем фартуке, пристально рассматривал пустынное небо. Над кухонным огородом Клары, над куртинами роз и японским прудом ошалело носились стрижи. На позеленевшей черепичной крыше особняка щебетали воробьи. Пауль не отводил глаз от полускрытого рваными облаками солнечного диска:
– Кого ты увидел, – смешливо спросил Ворон, – что, русские отправили ракету на Луну… – Пауль покачал немного лысеющей головой:
– Пока нет. На Луну первыми полетят американцы, а русские… – не дослушав, мальчик соскочил с подоконника:
– Поняли? Никаких русских, первыми в космосе будет НАСА… – Лаура фыркнула:
– Нашел пророка. Пауль сказал, что я выйду замуж, у меня будет много детей… – Максим нарочито небрежно поинтересовался:
– Ты не собираешься замуж? Тиква и Аарон следующей осенью устраивают свадьбу, а она всего на год старше тебя…
Аарон пока работал в бременском театре, ассистентом режиссера, но после женитьбы хотел остаться в Лондоне. Лаура вспомнила последнее письмо брата:
– Тиква переведется в Королевскую Академию Драматического Искусства, мне предлагают пост режиссера в Old Vic, то есть третьего режиссера. Мы побудем немного под твоим крылом, мамочка… – она заметила матери:
– Может быть, ты дождешься моего будущего племянника или племянницы… – Клара убрала конверт в резной ящик индийского комода:
– Как у тети Марты, – подумала девочка, – мама тоже хранит все письма семьи… – Клара отозвалась:
– Вряд ли, милая. У них карьера, жизнь у режиссеров и актеров кочевая… – она пощекотала дочь:
– Скорее ты выйдешь замуж на университетской скамье, как Сабина с Инге… – накрутив на палец темный локон, дрогнув длинными ресницами, Лаура исподтишка взглянула на Максима:
– Все девчонки в школе считают, что он в меня влюблен. Он краснеет, когда со мной разговаривает. Но он меня на год младше… – Лаура не интересовалась чувствами Максима Волкова:
– Я никогда не выйду замуж, меня ждет другая стезя… – родители не трогали ее вещи. В комоде девочки, среди нейлоновых чулок и белья, хранилась тщательно спрятанная переписка с матерью-настоятельницей обители бенедиктинок в Честере. Лаура познакомилась с главой монастыря на Рождество, на торжественной мессе в Бромптонской оратории:
– Я могу принять покрывало послушницы весной… – подумала Лаура, – не дожидаясь, пока мне исполнится шестнадцать. Сестры управляют закрытой женской школой, я получу аттестат, произнесу монашеские обеты и уеду в Рим… – в Риме жил отец Симон Кардозо. Лаура справилась с лихорадочным стуком сердца:
– У священников всегда есть экономки. Я его родственница, монахиня. Никто не удивится, если мы поселимся вместе. Потом… – она опустила голову, скрывая пылающие щеки, – потом что случится, то и случится. Иисус и Мадонна меня простят, я люблю только Шмуэля… – помахав рукой перед носом, разогнав табачный дым, Ворон щелкнул пальцами. Лаура встрепенулась: «Что?»
– Конь в пальто, – смешливо сказал баронет по-русски, – парни уминают сэндвичи и ржаную коврижку. Пошли, иначе герцог и будущий королевский адвокат ничего нам не оставят… – сбегая по скрипучей лестнице, Лаура быстро перекрестилась:
– Напишу святой матери, что я готова стать послушницей. Потом… – девочка остановилась на ступеньке, – потом Иисус укажет, что мне делать… – заставив себя улыбнуться, она пошла в столовую.
На крыше Королевского Терминала Лондонского аэропорта разбили сад с летним кафе и террасой. Зеваки приезжали сюда следить за взлетающими самолетами. Пока трансатлантические рейсы приходили в терминал Европа, но у границы территории аэропорта поднимались вверх стены будущего Терминала Океания. Звенела касса, теплый ветер шелестел афишами:
– Пушки острова Наварон. Захватывающая военная драма, смотрите в апреле во всех кинотеатрах страны… – твердое лицо Грегори Пека, стоящего у руля десантного катера, напомнило Киму Филби о Фельдшере, как звали в папках на Набережной капитана израильской разведки, Иосифа Кардозо. Филби видел фото парня:
– Его и близнеца, подавшегося в прелаты. Он сейчас сидит в Риме… – в газете, закрывающей Филби, сообщалось о скором начале судебного процесса над палачом еврейского народа Адольфом Эйхманом. Филби не сомневался, что Фельдшер участвовал в поимке нациста: