Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
Над Волгой повисла бледная луна, светящаяся дорожка уходила вдаль:
– Те, кто мертвы, живы… – зашуршал незнакомый, вкрадчивый голос: «Живы, Марта».
Часть тринадцатая
Новосибирск, октябрь 1961
Сырая метель била в большие окна гостиничного номера, снег потеками сползал по стеклу. Серая громада оперного театра скрывалась в ненастной мгле.
Эмалированную табличку с названием улицы на углу гостиницы «Центральная», где поселился маэстро Авербах, сегодня утром затянули холстом. Скрыли
В комнате горел камин. Пышная люстра под лепным потолком, освещала разложенные на низком столике ноты, резную пепельницу зеленого малахита, бутылку армянского коньяка. Холеная рука с золотым перстнем наклонила горлышко над тяжелой стопкой. Блеснули медали на этикетке, Тупица пыхнул сигаретой:
– Я тебе дам с собой в Академгородок… – слово он сказал по-русски, – несколько бутылок. В Москве мне прислали пять ящиков добра… – он усмехнулся, – подарки от союзов творческих работников Кавказа… – Генрик отпил из своей стопки:
– Коньяк, грузинское вино, мандарины, фейхоа… – он добавил:
– Говорят, это был любимый фрукт Сталина. Он надеялся, что фейхоа поможет ему дожить до ста лет… – Инге презрительно фыркнул:
– Очень хорошо, что такого не случилось. Местные ребята… – он махнул в сторону Академгородка, – сказали, что таблички скоро снимут. Площади и улице возвращают имя Ленина…
Несмотря на охрану, как мрачно думал Инге о не отходящих от него ни на шаг якобы сотрудников Академии Наук, доктор Эйриксен ухитрялся переброситься парой слов с местными учеными. Симпозиум пока не начался. Инге вел закрытые семинары для аспирантов, физиков и математиков. Переводили его парни с непроницаемыми лицами, в словно пошитых у одного портного костюмах:
– В науке они разбираются, – хмыкнул Инге, – но понятно, из какого института они явились на самом деле. Научное учреждение находится на Лубянке, в Москве… – сопровождение к Инге приставили на пересадке в аэропорту Внуково. Комитетчик, хорошо говоривший по-английски, отрекомендовался сотрудником Академии Наук:
– У сопровождающих Тупицы визитки служащих Министерства Культуры… – Инге взял русскую сигарету из пачки с золотым обрезом, тоже из багажа свояка, – дело шито белыми нитками, как говорит тетя Марта… – он покинул Хитроу один.
Инге взял билет на коммерческий рейс. Из соображений безопасности миссис М не могла показываться в аэропорту. Сабина, прилетев с Инге в Лондон, осталась в Хэмпстеде:
– Когда я уезжал в аэропорт, она еще дремала… – Инге закрыл глаза, – я ее целовал, не мог оторваться… – он не хотел, чтобы жена провожала его:
– Мало ли что, – угрюмо сказал Инге ночью, – русские могли за мной следить. В Израиле их рядом со мной нет, Моссад свое дело знает. Коротышка клянется, что в стране они не появлялись, а здесь… – он провел губами по ее теплому плечу:
– Здесь они могут так замаскироваться, что даже тетя Марта их не найдет… – он не собирался подвергать жену даже малейшей опасности:
– Уезжай к Лауре в обитель, вместе с мамой… – подытожил Инге, – там деревенский воздух, тишина, спокойствие… – монахини содержали уютную гостиницу. После Хануки и свадьбы Аарона Клара возвращалась к оформлению спектаклей. Театр Олд Вик заказал ей декорации и
– Мама займется сценографией, ты курортной коллекцией следующего года… – он поцеловал жесткие кончики ее тонких пальцев, – модные магазины ждут твоих аксессуаров… – табак Инге держал в замшевом мешочке, искусной работы жены, с вышитыми норвежскими узорами:
– Как на рубашке, которую Сабина подарила мне в двенадцать лет… – подумал Инге, – мама Клара не выбросила вещь, хранит и посейчас. Рубашку могла носить наша девочка, наша Констанца… – сердце привычно заныло. Набив отцовскую трубку, вдохнув ароматный дым, Инге справился с собой:
– В общем, в преддверии двадцать второго съезда… – он указал на бьющийся под ветром кумачовый лозунг на проспекте, – русские окончательно избавляются от имени Сталина… – Тупица повел глазами в сторону молчащей радиолы, за кабинетным роялем черного лака. Инге отмахнулся:
– Пусть слушают. На семинарах я говорю, что Сталин отправил здешнюю кибернетику в глухую опалу, а теперь СССР безнадежно отстает в развитии компьютеров… – комитетчики переводили Инге, даже не моргнув глазом. В Академгородке компьютеры, как в Америке послевоенных времен, занимали целые комнаты. В Институте Вейцмана Инге работал на IBM 7090. Операционная консоль помещалась на столе, сам компьютер располагался всего в нескольких шкафах. Глядя на ворох нот свояка, Инге отчего-то сказал:
– Лет через двадцать… – он поправил себя, – нет, через тридцать, все твои выступления можно будет заказать в особой цифровой библиотеке. Все набьют на перфокарты, или нет… – он задумался, – к тому времени появятся новые источники информации, но не магнитные ленты, а что-то еще. У лазеров большое будущее. И вообще, – Инге допил коньяк, – через тридцать лет компьютер мы положим в портфель… – Генрик потянулся к инкрустированному малахитом телефону:
– Загибаешь, как мы говорили в Польше. Но я надеюсь, что получу авторские отчисления от всех заказчиков перфокарт. Иначе им придется иметь дело с мистером Бромли, защитником моих исполнительских прав… – он рассмеялся:
– Пока что мы закажем ужин в номер. Как вас кормят в Академгородке? Наверняка, по студенческим рационам… – Инге весело отозвался:
– В Академгородке по академическим. В шарашках… – он хорошо выучил русское слово, – докторам наук полагалась дополнительная порция сливочного масла. Значит, я получил бы две пайки, как дважды доктор… – он подмигнул свояку:
– Не звони, я доберусь до ресторана. Хотя бы разомнусь, на семинарах мы гуляем от кафедры до доски и обратно… – снег еще не лег, на лыжах Инге было никак не походить. Он несколько раз выбирался в университетский бассейн:
– Для плавания тоже надо улучить час, а, по правде говоря, в сутках их всего двадцать четыре… – Инге вышел в устланный ковром коридор, его так называемый шофер немедленно вскочил со стула. Доктор Эйриксен получил в свое распоряжение черную, быстроходную «Волгу»:
– Тупице выдали похожую, только кремовую, – вспомнил Инге, – но куда ему ездить? Гостиница в пяти минутах от оперного театра и консерватории… – в оперном театре на следующей неделе организовывали торжественный прием в честь свояка. Передавая Инге конверт с приглашением, Генрик озабоченно сказал: