Венец безбрачия
Шрифт:
— В общем, как я говорил, разговор получится долгим. Очень долгим. Особенно если рассказывать с самого начала, — сообщил он, опускаясь на диван и жестом приглашая меня присесть рядом.
— С сотворения мира? — нервно хмыкнула я, принимая приглашение. Нервно обняла небольшую диванную подушку, чтобы чем-то занять руки.
— Практически, — серьёзно кивнул демон.
— Я вообще-то пошутила.
— А я — нет, — усмехнулся он. — Ты успела что-нибудь выяснить об этом вопросе?
— Ну, Санс подкинул мне какую-то книжку с картинками. Вроде ваш Аэрьи начал потихоньку творить себе подобных, потом прервался на богов, потом опять вернулся к демонам. Потом разочаровался в вашем непослушании, и руками некоей Авиэль выбрал Наместника. Потом, когда она спровоцировала свару, он сам её прикончил, но тут вмешалась богиня Ноотэль, которая являлась её матерью и по совместительству создательницей всех эльфов. Они долгое время собачились, но в конце у них вроде бы случилась любовь, и они примирились. Я так понимаю, реальность от этой истории далека?
— Нет, почему же? В целом верно, просто традиционно — без подробностей, — пожал плечами мужчина.
— Ну, да, пробелов многовато, — себе под нос пробормотала я.
— Да. И один из самых очевидных — если Авиэль была дочерью, а не созданием Ноотэль, то можно сделать вполне закономерный вывод, что девочка была отнюдь не рядовой эльфийкой, а как минимум — полубогиней. И задать не менее закономерный вопрос: а кто же папа, о котором ни в одной легенде нет ни слова?
— Это ты? — я нервно хихикнула.
— Куда уж мне, — с сарказмом отозвался он. — Боги нас, демонов, презирают. В чём-то они, как ни прискорбно, правы.
— А в чём разница-то? — опомнилась я. — Чем боги отличаются от демонов?
— Мы не умеем творить, — пожал плечами Менгерель. — Мы умеем копировать, способны разрушать или восстанавливать по образу и подобию, умеем даже делать логические выводы, вполне ловко комбинировать чужие изобретения, даже что-то усовершенствовать, но — не творить что-то принципиально новое, никем прежде не испробованное. Ремесленники, но не творцы.
— Мне кажется, я не вполне поняла, — хмуро пробормотала я.
— Произведение творца отличается от произведения ремесленника душой. Мы не умеем вкладывать часть себя и не умеем дарить предметам жизнь. Видимо, такие вот у нас увечные души. Именно эту свою ошибку Аэрьи исправил, когда создал богов. Вот только я, наверное, никогда не узнаю, зачем он сотворил остальных демонов и зачем оставил нас жить — неудачный эксперимент и первую попытку. Может, в назидание себе и прочим. Или почитал слишком полезными. А, может, всерьёз к нам привязался и просто пожалел; хотя гуманней было убить, право слово. Потому что мучаются в результате все — и мы, и окружающие. Так или иначе собственную ущербность сознают все, вот только смириться с ней, принять обыкновенным недостатком, — в конце концов, даже среди способных к творчеству разумных существ настоящие творцы встречаются исключительно редко, — и жить спокойно способны немногие. Частью именно отсюда проистекает вошедший в легенды цинизм и эгоизм демонов. Учитывая, что при таком серьёзном недостатке мы всё-таки сильнее богов, они стараются к нам не лезть, но если подвернётся возможность сделать гадость — воспользуются с удовольствием. Как ни парадоксально, к Аэрьи боги относятся с меньшим пиететом, чем мы; может, потому он нас и оставил, что мы гораздо более благодарные при всех своих недостатках создания? Мы же богов тоже не любим, но всё больше из зависти, и в их дела обычно не лезем: нам не интересно. Это, собственно, предыстория.
— Что-то я уже не уверена, что хочу слышать остальное, — хмыкнула я, когда мужчина взял паузу промочить горло. — Это, если что, была шутка!
— Я так и подумал. В общем, возвращаясь к предыдущей теме, у богов тоже есть своё ограничение: они не могут убивать непосредственно. Причём все, начиная с собственно Аэрьи.
— Может, потому он с вами и не разобрался?
— Вряд ли. Это ограничение очень легко обойти, особенно с его силами, — отмахнулся Менгерель. — Он мог создать какую-нибудь болезнь, поражающую только демонов и дающую стопроцентный летальный исход. Или организовать катаклизм. В общем, вариантов масса, было бы желание. История с Авиэль получилась… дурацкая. Он сам защитил её от любых магических изменений; настолько качественно, что сам же не смог ничего исправить, но при этом к счастью не сделал её бессмертной. Приказать убить бог тоже не может, но может намекнуть и подтолкнуть нужное существо к нужной мысли. Авиэль убил я. И Эльтора, её отца, — тоже, но уже значительно позже, когда Аэрьи с Ноотэль… примирились. В высших сферах разводы не предусмотрены.
— Кхм. Хреново выглядит этот ваш верховный бог с такой биографией, — растерянно кашлянула я. — И эльфийка его тоже не лучше.
— Он вправе распоряжаться нашими жизнями так, как ему угодно, — невозмутимо парировал демон, а я благоразумно не стала развивать эту тему, решив молчать и слушать дальше. Я в общих чертах уже догадывалась, к чему могло привести подобное начало, но стоило выслушать подробности из первых уст. — Последнее событие случилось как раз чуть больше тысячи лет назад, и поскольку Светозарную больше ничто не держало в этом мире, она ушла вместе с Аэрьи куда-то за его пределы. И у меня есть подозрение, что они не вернутся даже в том случае, если этот мир встанет на край гибели. Но проверять по понятным причинам не тянет.
— А остальных Указующих тоже убивал ты? — осторожно уточнила я.
— Нет, кода сама Авиэль была мертва, Творец сумел внести нужные ограничения. Не волнуйся, я правда знаю, как их обойти, — успокоил меня он.
— Ну, будем считать, я тебе верю. Ладно, не о том речь. Я думала, вся эта катавасия связана с переделом сфер влияния, но раз тут такой мощный личный мотив, попробую угадать; за бедолагу Эльтора кто-то решил отомстить?
— Именно, — усмехнулся он. — Видора — праматерь икшей и повсеместно считается богиней любви. Видишь ли, богов значительно меньше, чем демонов, и, несмотря на многообразие видов, государств и языков у смертных единый пантеон, просто каждый больше почитает своего собственного покровителя, чем прочих. И каждый вид отражает основную суть своего божества. Икши… очень плодовиты и любвеобильны.
— То есть, вот эта Видора и пытается мстить за Эльтора? Она сама была в него влюблена? А почему так поздно и таким заковыристым способом?
— Тебе знакома фраза "худшее проклятье — это в точности сбывшаяся мечта?"
— В общем, да. "Бойтесь своих желаний: они имеют свойство осуществляться". А причём здесь это?
— Аэрьи создал Видору для меня, — усмехнулся демон. Улыбка вышла… очень нехорошая, злая. — Он вообще относился ко мне с особенной симпатией, и таким образом решил отблагодарить — выполнить желание. Только когда это желание обрело плоть и кровь, стало очевидно, что некоторым мечтам лучше не видеть света. Ну, или, по крайней мере, их надо точнее формулировать. Разумеется, винить кого-то, кроме себя самого, глупо. Это я сейчас понимаю, в чём был не прав и что сделал неверно, а тогда… В общем, Видора возненавидела меня почти сразу, а заодно со мной — и Аэрьи. За дело. Но не до такой степени, чтобы немедленно начинать мстить. А потом я убил Эльтора, которого она любила.
— М — да, какие шекспировские страсти… А почему функции киллера выполнял именно ты? Ты как-то не тянешь на идейного потрошителя. Во всяком случае, отдельные индивиды подходят на эту роль значительно лучше, и это я ещё мало кого знаю!
— Следствие особого доверия Аэрьи, — нервно усмехнулся он. — А ещё против меня не помогает никакая защита, если только жертва способна меня услышать.
— То есть, убивать словом — это всё-таки личный талант? Как необнаружимость поисковыми заклинаниями?
— Вроде того, — медленно кивнул он. — Это… Иймар.
— Ваш язык? Сартанар говорил, что он нереально волшебный. Но я не подозревала, что настолько.
— Да. Язык. И арам. Моё личное имя, — так же медленно, с расстановкой проговорил он.
— И поэтому именно у тебя речь на родном языке работает так эффективно? — озадаченно хмыкнула я. — Погоди, но как же ты тогда разговаривал? До того, как появились другие языки. Или у тебя работает только команда "умри"?
— Я не разговаривал, — он пожал плечами.