Венец Прямиславы

Перемышль, 1112 год

– Расскажи про деда Боняка!

– Какое рассказывать, тебе давно спать пора! И так сколько внизу проболтался, не дозовешься тебя! Мал ты еще на пирах до свету сидеть!

– Дружина же сидит, а где дружина, там и князь! Отец так говорит.

– Вот пусть отец сам и сидит. А ты спать должен. Ты ведь еще меч не получил, значит, не князь.

– Я буду князем!

– Будешь, будешь. А теперь спи.

– Не буду спать, пока не расскажешь про Боняка!

Разговор пошел по кругу. Княгиня Иустина Боняковна вздохнула: восьмилетний сын был упрям, как бычок, и у нее не хватало сил с ним спорить. Уже сорок раз, кажется, она рассказывала Ростиславу про

своего отца, а его деда – половецкого хана Боняка, но Ростислав был готов слушать о нем бесконечно. Внизу, в гриднице [1] , было шумно – там пировала дружина перемышльского князя Володаря Ростиславича, из гущи которой едва удалось извлечь не в меру удалого княжича.

– Смотри вон, и Володьша спит уже, и Ярша спит, они сил набираются, завтра будут воевать, – шепотом уговаривала княгиня сына, кивая на двух его старших братьев. – А ты завтра будешь как муха сонная.

– Не буду. Рассказывай! – требовал Ростислав, уверенный, что мать скоро уступит. И даже слегка подпрыгивал на лежанке, изображая, будто скачет во весь опор на боевом коне.

Было уже за полночь, у самой княгини Иустины слипались глаза, но она знала, что сын не отстанет, пока не добьется своего.

– Тогда была война, – принялась рассказывать она полушепотом, чтобы не разбудить двух старших княжичей. – Безбожный бунтарь князь Ярославец Святополчич пришел на нас с ратью и короля венгерского да князя ляшского привел с собою. Пришли они сюда, к Перемышлю, и обступили град…

– Чтобы ни мышь не пробежала, ни птица не пролетела? – подсказал Ростислав. Он уже все сам знал, но боялся, что мать что-то забудет и испортит весь рассказ.

– Чтобы ни мышь, ни птица, никто, – согласилась княгиня. – А князь Давид поехал в Поле Половецкое поискать там помощи. И встретил на Вагре-реке хана Боняка и войско его в восемь тысяч конных батуров [2] . Согласился хан Боняк помочь князьям перемышльским и пошел с князем Давидом. Вот стало войско на ночлег, и вышел хан Боняк один в поле в полночь. И начал он выть по-волчьи, и ответил ему сперва один волк, потом другой, а потом целая тысяча волков. Вернулся Боняк к князю Давиду и сказал, что победит он завтра множество врагов…

Ростислав слушал как завороженный: больше не перебивал, не шевелился, едва дышал. Мороз подирал по коже, когда он представлял все это: лес, ночь, река, блестящая серебром под луной, а между рекой и лесом – странный, непонятный человек наедине с луною, в шапке с волчьим хвостом, сам похожий на волка, такой же дикий, опасный, загадочный, как серые Хорсовы псы [3] . Он воет, выпевает тягучую песню войны и крови, и волки отвечают ему из леса, признавая в нем собрата и вожака…

– Ты, волчий внук! – презрительно бросал ему старший брат Владимирко. – Дед твой – поганый [4] нехристь, да еще и оборотень!

Владимирко и Ярослав, старшие сыновья перемышльского князя, родились от его первой жены, черниговской княжны. И в тот самый год, когда хан Боняк волчьим голосом заклинал победу, овдовевший к тому времени Володарь Ростиславич взял в жены дочь Боняка, надеясь покрепче привязать дикого, алчного и ненадежного союзника. Хатун Айбике была крещена под именем Иустины Боняковны. Ее единственный сын, на четверть венгр [5] , наполовину половец, уродился смуглым, невысоким, с выступающими скулами и черными волосами. Красавцем его трудно было назвать, зато он рос здоровым, подвижным и сообразительным. Поначалу князь Володарь только забавлялся, глядя на выходки своего «половца», но постепенно привязался к нему и теперь любил сильнее двух старших. А Ростислав не спускал старшим братьям насмешек и отважно кидался на них с кулаками. И нередко выходил из этих схваток победителем, потому что был крепок, быстр и напорист.

– Князь растет! – с удовольствием приговаривал Володарь Ростиславич.

Сказание о князе Боняке было у Ростислава любимым. Десятилетним мальчиком он собирал себе в детинце [6] такую же малолетнюю дружину и играл в ту давнюю битву. Хана Боняка, конечно, представлял он сам: сначала выл, потом обещал войску победу. Потом один из мальчишек, изображавший батура Алтунопа, должен был выйти к вражескому войску, выпустить одну стрелу и вернуться. А потом сам «хан Боняк» начинал сражение. Поначалу он обманывал «венгерского короля» притворным отступлением, заманивал его в ловушку, а потом ударял в тыл, рассеивал вражеское войско и брал огромную добычу!

Так они воевали, пока однажды игру «в Боняка» не увидел настоятель Иоаннова собора отец Митрофан и не устроил Ростиславу разнос.

– Ведь хан, Боняк, поганец безбожный, не просто так выл; а волшбу бесовскую творил! – внушал он княжичу, меча громы праведного негодования над повинной черноволосой головой. – Злых духов он призывал, чтобы они сатанинской силой ему в битве помогали! Христианину и помыслить о том – грех, а не то что подражать! Кайся теперь, чадо, проси прощения у Господа, что по детскому неразумию в такой грех впал!

Ростислав каялся, но где-то в глубине жила мысль: ведь Боняк действительно одержал победу. А хотя бы и волхвованием! Мальчик с детства знал, что за обладание волостью [7] придется постоянно воевать со своими и чужими. Бог в эту борьбу не вмешивается, а значит, надо справляться как получится.

Тем более что князь Володарь на него не сердился.

– Пусть воюет! Еще как потом пригодится! – говорил он, когда его младшенький являлся домой в рваной одежде, весь в пыли и в ссадинах. – Пусть знает, что можно силой воевать, а можно и хитростью.

Вместе с теми же мальчишками, подрастая, Ростислав проходил обучение – бегал, отжимался, боролся, учился владеть оружием. В двенадцать лет он тоже получил меч, а мальчишки, сыновья кметей [8] , стали его собственной ближней дружиной.

– Да твой дед был предателем! – возмущался Владимирко. – Он ведь шел сюда не нам, а князю Святополку помогать, а князь Давид его уговорил переметнуться, потому что от венгров он надеялся больше добычи взять!