Венец Прямиславы

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Да где бы он был теперь, князь Юрий, если бы мой дед князь Владимир ему берестейский стол не отдал! – бушевала Прямислава у себя в келье перед Зорчихой, которая слушала и горестно вздыхала, продолжая вязать чулок. – Жил бы сейчас из милости у какого-нибудь сильного князя при дворе, каждую полушку бы выпрашивал, рубахи бы носил с чужого плеча! Мой род его князем сделал, а он и меня обидел, и на отцовский стол теперь рот разевает! Дурная кровь эти Изяславичи, всех бы их под корень извести, чтобы и на племя не осталось!

А князь Юрий, не зная, как проклинает его собственная жена, был весел и доволен. Приняв посольство, звавшее его на туровский стол, он тут же стал собираться. В Берестье он вместо себя посадил своих троюродных братьев-сирот, Юрия Ярославича и Вячеслава Ярославича. Старшему из них было тринадцать лет, младшему – одиннадцать.

Дружину и челядь князь Юрий увел с собой. Прислал он было и за женой, но Прямислава наотрез отказалась ехать. Княгиню приводила в негодование

мысль, что ее пытаются заставить за спиной у отца участвовать в захвате его владений, а кроме того, она не желала видеть Юрия Ярославича, который променял ее на купленных холопок и не похоже, чтобы раскаялся! Конечно, она была бы вовсе не прочь снова оказаться в Турове, но не таким же образом! Мать умерла, сестру Верхуславу тоже выдали замуж, и в Турове ее никто не ждал.

Князь Юрий не настаивал, чтобы жена его сопровождала. Похоже, за своими пирушками он не замечал, как идет время, и продолжал думать, будто в Апраксино-Мухавецком монастыре живет десятилетняя девочка.

После отъезда князя Прямислава с Зорчихой каждый день бывали в городе: то на торгу, то на службе в Успенском соборе. Новостей хватало. Рассказывали, что владимирский князь Андрей – родной дядя Прямиславы по отцу – обновляет укрепления города, несмотря на то что его главный враг, князь Ярославец, уже погребен внутри, в соборе. Перемышльский князь Володарь готовится идти воевать поляков, чтобы отомстить им за постоянные набеги, вот только по брату поминки справит – умер теребовльский князь Василько, много лет назад злодейски ослепленный в междоусобной борьбе. Но ни из Турова, ни от ушедшего в Венгрию князя Вячеслава вестей не было.

В Берестье прибыли новые князья, Юрий и Вячеслав. Кормилец их, боярин Нежата, был человеком учтивым и богобоязненным, поэтому на другой же день оба приехали в Апраксин-Мухавецкий монастырь. Оба брата были послушными и рассудительными отроками, отменно обученными Священному Писанию. С игуменьей Евфимией они обходились весьма почтительно и обещались во всех делах спрашивать ее совета.

Боярин Нежата подтвердил, что князь Юрий благополучно прибыл в Туров, был радостно встречен и устроился на княжьем дворе. Но попутно туровцы послали к владимирскому князю Андрею и просили быть им «вместо отца».

– А, значит, боятся, что киевский князь им хребет наломает! – злорадно воскликнула Прямислава. – Или мой отец вернется, и тогда им не поздоровится, вот и хотят себе во Владимире защиту найти. Зря надеются! Не будет князь Андрей предателям против родного брата старшего помогать!

– Грех тебе так говорить, княгиня! – прервала ее игуменья. – Грех на своего мужа венчанного беду звать!

– А радоваться, что отец мой ворами [20] ограблен и оскорблен – не грех? – воинственно отозвалась Прямислава. – Я отца своего почитаю, а ворам и изменникам добра желать не могу, хоть он мне муж, хоть кто! Сам-то князь Юрий помнит, что он мой муж? Да он меня на улице встретит, не узнает!

20

вор – так именовали не расхитителей чужого имущества, а предателей

– Что же ты с ним не поехала, ведь звал!

– Дом отца моего расхищать звал? Не дозовется, пусть хоть охрипнет! Вот вернется отец…

Прямислава запнулась. Все-таки гибель Юрия Ярославича будет и ее собственной гибелью. Но сочувствовать бессовестному мужу она не собиралась и была твердо уверена, что не смирится с этим захватом.

Взбудораженная и разгоряченная этими мыслями и разговорами, Прямислава не могла заснуть и полночи ворочалась на тощем монастырском тюфяке. А за окошком была весна, из-за отволоченной заслонки тянуло свежими, сладкими, будоражащими запахами, от которых на сердце становилось тревожно и радостно. Мысли о престолах и войнах отступали, на смену им приходило убеждение, что это не главное, что ей нужно думать о другом, иначе она упустит самое важное в жизни. Но что это? Лежа с закрытыми глазами, Прямислава жадно вдыхала эти запахи, стараясь уловить тайну, и грудь ее расширялась, будто пытаясь втянуть весь этот сладкий воздух, не упустить ни капли. Хотелось куда-то бежать, кого-то искать, лететь, как ветер, над темной влажной землей, над свежими травами, над рекой, где отражается луна… И эти ее беспокойные порывы не имели к борьбе за престолы уже никакого отношения.

Но она, венчанная жена незнакомого и нелюбимого человека, и ему-то не нужная, была заперта в своей уже решенной и навсегда определенной судьбе, в этих бревенчатых стенах. От всей весны ей оставались лишь призрачные дуновения из-за неплотно задвинутой заслонки.

И где-то совсем далеко, в темной ночной стране, словно голос ее бессловесной и неясной тоски, выли волки…

Западные рубежи Перемышльского княжества, тогда же

Где-то недалеко выл волк – гулким, протяжным, низким голосом, идущим, казалось, из самой глубины звериного сердца. Ростислав лежал на походной овчинной подстилке возле костра, укрывшись теплым плащом из толстой

шерсти, и слушал, завороженный колдовством прохладной весенней ночи. В такие ночи он не помнил о Перемышле, о поколениях предков-христиан и ощущал себя половцем, одним из тех, на которых был так похож лицом, – на вольных людей, не знающих стен и городов. В Половецком Поле он никогда не был, более того – половцы, соплеменники матери, для него были врагами, с которыми уже не раз приходилось воевать. Но в такие ночи, когда волчий вой приводил ему на память полусказочные истории про деда Боняка, в нем просыпалась дикая и стихийная сила – должно быть, та самая, умелое использование которой позволяет человеку превратиться в зверя. Ведь умел же полоцкий князь Всеслав превращаться в волка, горностая, тура, даже в Огненного Змея. И Волх, сын первого ладожского князя Словена, тоже умел. Вот стать бы сейчас Огненным Змеем или хотя бы обычным серым волком – уж он тогда не спал бы в ночном стане, где только лошади всхрапывают и дозорные негромко переговариваются, чтобы не дать друг другу заснуть. Он бы вскочил на четыре сильные лапы и бесшумно исчез во тьме, только серый хвост мелькнул бы. За ночь он успел бы обежать все западные пределы, нашел бы польские дружины, скрытно подбирающиеся к перемышльским землям, а там… Если бы еще уметь всю дружину оборачивать волками, то можно скрытно подобраться к вражескому стану, порвать людей и коней, так что потом и битвы никакой не понадобится…

– Ты чего не спишь? – сонно пробурчал Звонята, сын Ростиславова кормильца [21] и лучший друг. Ворочаясь на жесткой земле, он заметил, что у князя открыты глаза. – Опять про деда мечтаешь?

– Не мечтаю. Думаю. Так был он оборотнем или нет, Боняк?

– Был, конечно. – Звонята равнодушно зевнул. – Половцы эти безбожные все оборотни. И волкам поклоняются. А ты – не половец, ты князь, я тебе сколько раз говорил!

– Сам спи давай, тебе перед рассветом в дозор идти!

21

кормилец – воспитатель мальчика из знатной семьи. Когда двенадцатилетний князь номинально занимал престол или руководил войсками, всеми делами обычно ведал кормилец

– А я и сплю!

Этой весной, едва в середине березня [22] поднялась трава, перемышльский князь Володарь велел младшему сыну выступать в дозор. Беспокойные поляки каждый год тревожили пределы самого западного из русских княжеств. В позапрошлом году был предпринят большой поход, в котором Володарь перемышльский разорил польские земли и взял большую добычу. Польский король Болеслав, не имея сил ему противостоять, прислал послов с просьбой о мире и даже пообещал возместить все убытки, если только Володарь прекратит поход. Князь Володарь, миролюбивый человек, поверил полякам, и напрасно. От предателя воеводы Петрона, поляка родом, король Болеслав узнал, что князь Володарь ездит на охоту с одной малой дружиной, и напал, когда никто этого не ждал. Князь Володарь, поднятый среди ночи, бился отчаянно, потерял много людей и сам в конце концов попал в плен. Только обоз опомнившимся воеводам удалось отстоять. Слепой теребовльский князь Василько договорился о выкупе за брата, но Болеслав потребовал чудовищную сумму – две тысячи гривен серебра. Князь Василько сумел собрать только тысячу двести, и с этими деньгами Ростислав поехал выкупать отца, за недостающее предлагая в залог самого себя. Только к осени князь Володарь, вернувшись домой, выкупил и сына. По всем городам рассказывали байки о тех дивных сосудах, серебряных и с позолотой, греческой и венгерской работы, которые князь Володарь послал как выкуп за Ростислава. А в прошлом году князья Володарь и Василько, в союзе с теми же поляками и беспокойным князем Ярославцем, ходили воевать город Владимир… Там-то Ярославец и был убит под стенами города, остальные помирились с владимирским князем. Но хотя князь Володарь пировал с Болеславом польским за одним столом у князя Андрея, ни один из них не думал, что этот мир теперь навек. Пришла новая весна, и вот Ростислав ездит с ближней дружиной по западным городкам, проверяет сохранность подновленных укреплений и готовность ополчения – будет просто чудо, если все это вот-вот не понадобится…

22

березень – древнерусское название апреля

Утром тронулись дальше. Путь лежал вдоль реки Вислок, впадавшей в Сан. Дальше на запад текла другая река с похожим названием – Вислока, но та впадала уже в Вислу. Между Вислоком и Вислокой образовалось нечто вроде лесистого острова длиной в три дня конного пути, и в этих местах пролегала довольно неопределенная граница между польскими владениями и Червонной Русью. Жителям этих и прилегающих земель на запад и восток не позавидуешь – редко выдавался год, когда с той или другой стороны не приходили большие войска или хотя бы отдельные дружины. И тогда – сражения, грабежи, пожары, угон пленных, потом ответный поход возмездия, и опять – сражения, пожары…