Венецианская маска

Сабатини Рафаэль

— Далее, — продолжил он, — я должен признать, что брак есть род контракта, в котором каждая сторона должна нечто предъявить. Как вам хорошо известно, милорд, я беден; так что я не могу предложить Изотте приличествующие дары. Но я, в конце концов, богат могуществом на службе своей страны; богат достаточно, чтобы быть достойным вашего расположения, и это вполне компенсирует то, чего недостает в другом отношении. Если бы не очевидность этого моего неявного богатства, предложенного в торжественном соглашении, у меня не возникло бы безрассудство… предстать перед вами с… с этой жалобой, — здесь он замялся, а затем продолжил решительно. — Но это подкреплено моими действиями, плоды которых уже возложены на алтарь нашей страны.

Он принял величественную позу, откинув светловолосую голову и прижав руку к сердцу.

Доменико кисло улыбнулся. Но граф остался милостив.

— Да, да. Вы проповедуете уже обращенным. Дальше!

Эта легкая капитуляция, казалось, вырвала почву из-под ног сэра Леонардо. Чтобы ощутить результат, ему необходимо было какое-то противодействие, которое он мог бы преодолеть. Отсутствие препятствия обескураживало его.

— Итак, — сказал он, — если это ясно и если вы, милорд, так великодушно соглашаетесь с тем, что моя часть контракта выполнена, вы не будете — я уверен, что вы не сможете — противиться моему требованию выполнить вашу часть.

Доменико напугал как отца, так и сэра Леонардо вопросом, взорвавшим паузу:

— Вы произнесли «требование», сэр?

Горделивая поза Вендрамина утратила некую долю величественности. Но, обидевшись, он не дал заставить себя замолчать.

— Требование. Да. Естественное, нетерпеливое требование, — защищая свое достоинство, он позволил себе сделать уступку. — Слово, может быть, не самое удачное, не лучшим образом подобранное, чтобы выразить то, что у меня на сердце. Однако…

— О, слово подобрано превосходно, — сказал Доменико. — Самое подходящее.

Граф повернул голову, чтобы взглянуть на сына. Он был немного озадачен. Доменико объяснился:

— Вы очень искренне сказали, Леонардо, что ваша помолвка с моей сестрой явилась особым видом контракта. Следовательно, если одна сторона контракта выполнила свои обязательства по нему, она вправе требовать выполнения от другой стороны. Так что не надо нам играть словами, столь точно выражающими суть ситуации.

Вендрамин чувствовал что-то угрожающее за этой шелковисто мягкой внешностью фразы. Так и случилось. Доменико обратился к графу:

— Что стоит принять во внимание, отец, так это собственно факты; можно ли оценивать сделанное им так, как он утверждает?

В своей доброте граф поднял брови и терпеливо улыбнулся сыну:

— Разве есть сомнения, Доменико?

— Я не уверен, что их нет. Но решать вам, милорд. Как видите, Леонардо весьма достойно расценил эту помолвку как выгодную сделку, и…

Вендрамин с негодованием перебил его:

— Сделка, сэр! Я не употреблял столь отвратительного слова Я говорил о контракте. Вполне пристойный термин.

— Разве контракт не подразумевает сделку? Разве контракт — это не официальная сделка?

— Вы искажаете слова. Я имел в виду…

— Мне ясно, что вы имели в виду, когда требовали выполнения нашей части как должного в ответ на выполнение вашей.

Вендрамин безо всякой любви посмотрел на своего будущего шурина. Яд своего ответа он постарался завуалировать смехом:

— Клянусь, Доменико, быть вам адвокатом.

Граф скинул ногу с ноги и, подавшись вперед, вмешался в разговор.

— Но что это за беспокойство о словах? Какая разница?

Доменико твердо стоял на своем, ибо в этом сражении он боролся за свою сестру.

— Как вы полагаете, милорд, что случилось бы, если бы Леонардо был инертен в деле помолвки и не добился усиления своего влияния на своих последователей-барнаботти?

— Сэр, это слишком, — запротестовал Вендрамин. — Вы не имеете права оскорблять меня подобным предположением.

— Зачем воспринимать как оскорбление? Мы имеем дело с заключенной сделкой. Сделкой, в которой ваша часть не может считаться выполненной, пока мы не достигли конца этой печальной борьбы.

Вендрамин кисло улыбнулся.

— Слава богу, сэр, что отец ваш не разделяет ваших предвзятых и оскорбительных взглядов.

Это побудило графа вступиться за сына.

— Они не оскорбительны, Леонардо. Вы должны согласиться, что, кроме всего прочего, интересы патриотизма, конечно, требуют полнейших гарантий. Если бы вопрос был только в наших личных интересах, я бы мог быть снисходительным. Но затронуты интересы Венеции, а они требуют, чтобы мы увидели полное завершение ваших действий, прежде чем мы вознаградим их.

Гнев подтолкнул Вендрамина к полнейшему безрассудству.

— Вы хотите гарантий? Почему я не требую гарантий от вас? Гарантий того, что не напрасно направляю я мнение барнаботти в консервативное русло?

Подавшись вперед, упершись локтями в колени, граф искоса взглянул на высокую внушительную фигуру Вендрамина.

— Не считаете ли вы, что могли бы поступить иначе? — спросил он.

Вне себя от гнева, Вендрамин быстро ответил:

— Не могу ли я? Я могу позволить им идти их собственным — якобинским — курсом. Почему бы нет, если у меня нет гарантий, что данное мне обещание будет сдержано?

Доменико поднялся, скривив в усмешке губы.

— Это ваш патриотизм? Это все, что Венеция значит для вас — того, кто возмущался только что словом «сделка»? Что вы за человек, Вендрамин?

Вендрамин почувствовал, что попал в западню, и теперь, подобно пойманному зверю, вертелся и изворачивался в попытках выпутаться.

— Вы вновь неверно поняли. Умышленно! О, боже! Как можно извращать мои слова, Доменико, коли вы приводите меня в неистовство своей оппозицией?

— Эти слова — не извращенные, а самые разоблачительные.