Венецианская маска
Шрифт:
Вендрамин полностью утратил добродушный вид. Его глаза стали почти злыми при упоминании о том, что Рокко Терци в этом отношении во многом схож с ним.
К этому выводу они с виконтессой пришли, едва Марк-Антуан удалился, ибо сэр Леонардо всем своим видом дал понять, что он предпочел бы остаться наедине с дамой.
— Вы слышали, что сказал этот проклятый англичанин, Анна? Что Рокко мог быть арестован из-за подозрительности имеющихся у него средств. Вы знаете, как он их получил?
— Откуда мне знать?
Он поднялся с кушетки, где сидел рядом с ней, и зашагал по комнате.
— Это мерзкий нелюдим. Должно быть, сказанное — правда. Ему платило французское правительство. Скорее всего, они пытали его, чтобы заставить говорить, — он вздрогнул. — Инквизиторы остались ни с чем.
Он замер и посмотрел на нее.
— Предположим теперь, что я…
Он не отважился, но продолжать не было необходимости; и, кроме того, она не дала ему продолжить.
— Вы пугаетесь теней, Леонардо.
— Тенью кажется мне все, что оказалось против Рокко; те же тени могут узнать, что я играю. Как у Рокко, у меня нищенские ресурсы; так же как Рокко, я живу в достатке и ни в чем не нуждаюсь. Предположим, они подвергнут меня пытке, чтобы раскрыть источник моих средств. Предположим, я сломался и сознался, что вы… что вы…
— Что я давала вам денег взаймы. Ну и что? Я — не французское правительство. Они могут презирать вас за сожительство с женщиной. Но они не могут повесить вас за это.
Фраза поставила его в неудобное положение. Он покраснел и с досадой посмотрел на нее.
— Вы знаете, что деньги взяты лишь на время. Я не сожительствую с вами, Анна. Я рассчитаюсь с вами до последнего пенни.
— Когда женитесь на приданом, по-видимому.
— Вы насмехаетесь? Не ревнуете ли вы, Анна?
— Почему бы нет? Вы достаточно ревнивы ко мне. Может быть, у вас исключительное право на ревность? Вы ведете себя, будто это именно так и будто у других нет чувств.
— О, Анна! — он преклонил колено и взял ее за плечи. — Как вы можете говорить это мне? Вы же знаете, что на этот брак я иду, ибо так надо. Что все мое будущее зависит от него.
— О да, я знаю. Я знаю, — сказала она устало.
Он поцеловал ее в щеку, что не вызвало у нее эмоций. И он понял, что вышел за границы допустимого.
— Вы сказали, что вы — не французское правительство. Но добрая часть денег на чеках Виванти выписана Лальмантом…
— Ну и что, — нетерпеливо перебила она. — Сколько раз я говорила вам, что Лальмант — мой кузен и ведет мои дела. Он дает мне деньги, когда я захочу.
— Я знаю, любовь моя. Но если это раскроется? Вы же видите, что эта неудача Рокко доставила мне изрядные мучения.
— Как это может раскрыться? Вы говорите чушь. И что значат деньги? Вы думаете, что меня волнует — расплатитесь вы со мной или нет?
Он скользнул на кушетку и обнял ее.
— Как я люблю вас за вашу ласковую опеку!
Но дама оставалась бестрепетной.
— Однако, вы женитесь на Изотте.
— Зачем вы иронизируете, мой ангел? Вы же говорили, что больше не выйдете замуж.
— Только не за вас, Леонардо.
Он нахмурился от досады.
— Почему? — спросил он.
Она нетерпеливо оттолкнула его.
— Боже! Был ли более пустой бездельник, чем этот? Вы любите там, где вам угодно, и женитесь там, где вам угодно, а те, кому раздаете святую печать своего поцелуя, удерживают себя в вечной верности вам. Клянусь, вы скромны в своих претензиях! Какая женщина сможет отказать вам? Вас раздражает, что я не изъявляю готовности выйти за вас, предоставив вам шанс, когда у вас нет возможности жениться на мне.
Она встала — легкая, как пушинка восхитительного, возвышенного гнева.
— Знаете ли вы, Леонардо, что в некоторые моменты вы причиняете мне боль? И это — один из них.
Он был в смятении, полон раскаяния. И возразил, что, на самом деле, по воле судьбы он — бедный малый с благородным именем, поддержать и возвеличить которое он может только браком по расчету. Зная, как он любит ее (что она должна понимать из приведенных им доказательств), было бессердечно с ее стороны швырять такое ему в лицо. Он был на грани слез, когда она согласилась даровать ему прощение. В сладости этого примирения, он забыл судьбу Рокко Терци и свои собственные страхи, убеждая себя, что испугался теней.
Но были и такие, у кого под рукой не оказалось таких прелестных средств для подавления смятения перед участью Рокко Терци. И среди них был Лальмант.
Он встретил Марка-Антуана, глубоко взволнованный и встревоженный этим событием.
— Я прямо от виконтессы, — заявил мнимый депутат. — Я застал ее в отчаянии от известия об аресте ее друга Рокко Терци, — и понизил голос. — Не так ли звали того человека, который составлял карту каналов?
— Так, — необычайно сухо отозвался Лальмант.
Он сгорбившись сидел за своим письменным столом, глядя на Марка-Антуана глазами-буравчиками. Тон и взгляд были для Марка-Антуана достаточным предостережением. Он почувствовал опасность.
Он задумчиво погладил подбородок, на лице — маска угрюмости.
— Это очень серьезно, — произнес Мелвил. Француз вновь был до неприличия лаконичен.
— Это так, Лебель.
Марк-Антуан вплотную подошел к столу и понизил голос так, что он был чуть громче шепота — но шепота, свистящего яростью.
— Идиот! Разве я не предостерегал вас об употреблении этого имени? — его глаза метнулись на дверь и обратно на крупное лицо Лальманта. — Со шпионом в своем доме вы разговариваете без малейшей осмотрительности. Господи! Вы думаете, у меня есть желание кончить подобно Рокко Терци? Откуда вы знаете, не стоит ли Казотто в этот момент под дверью?
— Потому что его нет дома, — сказал Лальмант. Марк-Антуан выразил облегчение.
— Был ли он дома в тот день, когда вы рассказывали мне о Терци?