Венецианская маска
Шрифт:
— Марк! О, слава господу!
В своем возбуждении она вцепилась в него руками, полностью игнорируя других, присутствовавших в этой комнате.
— Дорогой мой, я сделала ужасную, ужасную вещь. Это было случайностью. Глупой случайностью. Вы никогда не должны допускать мысли о том, что я могу сознательно предать вас, что бы мне ни открылось. Вы знаете, что я не способна на это. Я не знала, что вы играли роль Камиля Лебеля. Как я могла? И я сказала Виллетарду… Нет, я не говорила ему. Это произошло случайно. Я не помню точно, что я говорила ему.
Так, задыхаясь, смущенная в своей тревоге, она извергла это в стремлении сообщить и объяснить.
Марк-Антуан поймал ее запястье. Встревоженный, он отрывисто спросил:
— Что именно вы ему рассказали?
Она ему подробно объяснила все о документе, увиденном ею, и о том, как внезапно открывшаяся истина застала ее врасплох. Марку-Антуану все сразу стало понятным. Для других же это по-прежнему оставалось совершенно таинственным. Далее последовало ее вполне определенное предупреждение, сообщавшее об открыто объявленных намерениях Виллетарда.
— Вы должны бежать, Марк! Я не знаю как. Но бегите! Не теряйте ни минуты!
Но теперь он вновь сохранял свое спокойствие, на мгновение поколебленное ее известием.
— У нас еще есть немного времени. Виллетард сначала должен получить соответствующий приказ у дожа, затем — найти людей, чтобы исполнить его, и, наконец, им надо найти меня. Я говорил Виллетарду, что меня можно найти в гостинице «Шпаги». Поэтому сначала они отправятся туда, и это должно создать задержку. Не теряя времени, мы не должны суетиться. Ваше предупреждение, мадам, стало поистине благородным исправлением ошибки, которой вам не удалось избежать.
— Если так, я лишь уплатила долг. Я понимаю теперь, что вы пощадили меня, и я в долгу перед вами.
Она сказала бы гораздо больше, если бы могла повиноваться своим побуждениям. Она вложила бы в слова часть той нежности, что светилась в ее глазах, когда они смотрели на него. Но присутствие других, которое она, казалось, начала осознавать, обязывало ее к сдержанности. Он не попытался представить ее им. Теперь, когда она обратила внимание на их присутствие, она поняла это упущение и попросила его исправить положение.
— Ах, да!
Для него такая забывчивость была необычной. Он посмотрел на графа Пиццамано и других, особенно на Изотту, которая разделяла общее непонимание.
— Простите, — извинился он перед ними и затем обратился к виконтессе:
— Каким именем должен я вас представить моим добрым друзьям?
— Каким именем? — смутилась она. Он улыбнулся.
— Также как вы знаете, что я — не Лебель, так и я знаю, что вы — не виконтесса де Сол.
У Изотты вырвался слабый стен. Она судорожно схватилась за руку своего брата, который хорошо понимал, что происходит в ее душе.
Виконтесса отпрянула на шаг, удивление и ужас смешались на ее утонченном лице. Инстинктивно она насторожилась и сразу перевоплотилась в тайного агента. Инстинктивно она собралась с силами. Поведение ее изменилась. Трогательный,
— И давно вы придерживаетесь такого мнения? — спросила она его.
— Я убежден в этом с первой встречи с вами. Даже раньше — с того момента, когда я услышал ваше имя.
Твердый, недрогнувший пристальный взгляд прищуренных глаз свидетельствовал о ее выдержке, как и жесткий смех, который, казалось, заклеймил наглость его слов. В ее слегка насмешливом голосе не было ни малейшего изъяна.
— Я даже не знаю, с чего начать исправление столь экстравагантного заблуждения. Я могу лишь утверждать, что я, несомненно, вдова виконта де Сол.
— Вдова? — вставил вопрос граф Пиццамано.
Это замечание она не удостоила даже взглядом. Отвечая, она по-прежнему держала свой взгляд на Марке-Антуане:
— Он был гильотинирован в Туре в девяносто третьем году.
Вежливо улыбаясь, Марк-Антуан покачал головой.
— У меня есть наилучшее из оснований полагать, что этого не случилось, хотя ваш друг Лебель верил в это.
Страх ее усилился перед его необычно пристальным взглядом — взглядом полушутливым, полупечальным. Но она решительно стояла на своем. Она слегка вскинула голову.
— Даже если бы было правдой, что виконт де Сол не гильотинирован, разве это доказывало бы, что он — не муж мне?
— О нет, мадам.
Он подошел к ней, взял за руку, которую, несмотря на свой страх и гнев, она уступила ему, ибо было что-то непреодолимо нежное в его манерах и сочувственное в его глазах, будто выражающее сожаление и просящее извинения за те, что он делал.
— Но если бы он был женат на женщине хотя бы наполовину столь очаровательной, он не мог бы забыть об этом. А я могу однозначно заверить вас, что у него нет воспоминаний о браке. Может быть, как и вы, он страдает плохой памятью? Ведь вы совершенно забыли, как он выглядит.
Она выдернула свою руку из его руки. Ее губы дрожали. Его слова, бессмысленные для нее, внушали ей такое чувство, будто она попала в западню. Она растерялась. Оглядевшись, она встретила лишь любопытные улыбки на лицах трех зрителей. Единственной, кто не улыбался, чей взгляд словно отражал некую нежную задумчивость Марка-Антуана, была Изотта. Изотта, утратившая в последние минуты свою апатичность, чьи глаза, прежде такие унылые, светились теперь каким-то внутренним светом.
Затем несчастная, ошеломленная виконтесса обнаружила, что Марк-Антуан вновь овладел ее рукой. Очень стройный, с высоко поднятой головой, он вдруг показался ей защитником. Это чувство так глубоко охватило ее, что побудило ее спрятать лицо на его груди и в этом убежище уступить слабости одинокой и напуганной женщины.
Он обратился к остальным со спокойной решительностью.
— Довольно терзать и унижать ее.
Граф и Доменико склонились в знак понимания и согласия.
— Пойдемте, мадам. Позвольте мне проводить вас.