Венера плюс икс
Шрифт:
Пока это чувство не пришло.
– Пока!
– вскричал он, поднявшись. Черт возьми, что означает "пока"?
...Пока не появилась Лора, пока она не отдалась ему телом и душой, искренне, от всего сердца. Нельзя сказать, что Лора сдалась - сдался и он, оба сдались, отдались потоку чувств вместе, одновременно. Вот так, а затем, по дороге домой, на ступеньках...
Вопрос номер два был: почему я?
"У вас должна быть очень веская причина", - пробормотал Чарли, глядя на отдаленную громаду Первого Научного блока. Отсюда и третий вопрос: к они хотят о пользовать? Чарли понял, что он должен пойти туда, в это здание, он почувствовал, что там он найдет ответ - или же отыщет способ вернуться обратно. Он должен это выяснить.
Надо приняться за дело сразу, сейчас же. Чарли провел рукой поперек всех трех стержней, регулировавших освещение, и дверь открылась.
– Чувствуешь себя лучше?
– спросил Филос.
За экраном установлены колонки и хор ритмично повторяет рефрен "гузл-гузл", после чего со звуком, напоминающим грохот падающей крышки от мусорного бака, раздается "ям-ям". На экране - гладко выбритое мужское лицо с полными губами, широкими изогнутыми, как арки, бровями и бакенбардами до толстой мускулистой шеи, выступающей из открытого воротника черной кожаной куртки.
Гузл-гузл - ям-ям.
Гузл-гузл - ям-ям.
Гузл-гузл - ям...
И вместо последнего "ям", которого все уже с напряжением ожидают (телевизор Смитти оснащен современной системой звучания и "ям" сопровождается такими низкими тонами, что становится почти страшно), мужчина поднимает свои роскошные ресницы, показывая выцветшие глаза, и начинает петь не то мужским, не то женским голосом. Поет он что-то вроде: "Йоо-о я держу тебя. Йооо, я целую тебя. Йоо-о, я люблю тебя, Йоо-о, Йоо-о". Камера отъезжает назад, и теперь певца видно во весь рост и в движении, всю сложность которого можно передать лишь представив, что певец с невероятной настойчивостью пытает захватить ягодицами невидимую маленькую шарообразную ручку, прикрепленную к метроному. Взрыв истерических криков вынуждает камеру показать передние ряды, где, качаясь из стороны в сторону и размахивая поднятыми руками беснуются, побуждаемые зовом плоти, девушки-подростки. Затем камера возвращается к певцу, который (так положено) уже покидает сцену как бы на невидимом велосипеде-тренажере, ручки которого ходят вверх и вниз, педали крутятся, а седло - седло тоже подпрыгивает.
Смит протягивает свою длинную руку, берет пульт и выключает телевизор.
– Боже, боже!
Герб Рейл откидывается в своем большом кресле, закрывает глаза, и говорит:
– Эмоциональное выступление.
– Что?
– Этот парень имеет, что сказать всем.
– Тебе это понравилось?
– на втором слове Смит делает ударение.
– Этого я не говорил, - отвечает Герб. Он открывает глаза и с деланной свирепостью глядит на Смита.
– И не вздумай где-нибудь утверждать, что я так говорил, слышишь?
– Но ты же что-то сказал?
– Я сказал, что этот парень эмоционален, и ты, наверное, не станешь возражать.
– Не стану.
– Еще я сказал, что парень имеет, что сказать каждому. Искушает...
– Своим визгом.
Герб смеется.
– О, это уже по моей специальности... Провизжи мне о любви. Это можно использовать... все, кого сжирает явная или скрытая гомосексуальность всегда найдут себе объект. Молодым жеребцам нравятся его манеры, и его чувства, они копируют прическу и куртку. А женщины, особенно постарше, любят его больше всего. Нужно иметь лишь детское лицо и фиалковые глаза. Смит пожимает плечами: - На каждый товар - свой покупатель.
– Ты забыл своего старого приятеля Смита, - говорит Смит.
– Каждый должен кого-нибудь ненавидеть.
– Ты вроде не шутишь, Герб?
– Не-а.
– Ты беспокоишь меня, приятель, - хмурится Смит.
– Когда ты в таком настроении, это меня беспокоит.
– В каком настроении?
– Когда принимаешь все всерьез.
– А это плохо?
– Мужчина должен серьезно относиться к своей работе, но не должен принимать всерьез себя, свои настроения и все такое.
– Ну, а что с ним тогда будет?
– Он потеряет вкус к жизни.
Смит пристально смотрит на Герба мудрыми глазами.
– Рекламный агент получает заказ, готовит серьезное исследование, тратит свое личное время. Выписывает, скажем, "Журнал Потребителя". Он думает, взвешивает, относится к делу серьезно. Получил положенное - и забыл.
– Закопай свой большой томагавк, Смитти, - говорит, несколько побледнев, Герб.
– Мужчина начинает заниматься новым делом - это самое важное для него.
– А все остальное - мура.
– А все остальное - мура.
Смит кивает на телевизор.
– Мне это не нравится, и никому это не понравится.
Тут до Герба Рейла доходит, кто спонсор этого шоу с рок-н-роллом. Ведь это конкурент Смита. Конкурент номер один. "Черт бы побрал меня и мой длинный язык!" Жаль, что здесь нет Жанетт. Она бы уж сообразила. Герб говорит:
– Это грязное шоу, мне оно не понравилось.
– Если бы ты сказал это вначале, Герби, то я бы тебя понял.
Смит берет стакан Герба и уходит, чтобы наполнить его. Герб сидит и соображает, как это должен делать рекламный агент: во-первых, клиент всегда прав. Во-вторых, если бы мне дали товар, вмещающий в себя все мужские и женские грехи, то я перевернул бы мир. А вот это - тут он глядит на большой потухший глаз телевизора - это был, черт возьми, почти тот товар.
– Мне плохо, по-настоящему плохо, - ответил Чарли Джонс.
Он понимал, что, хотя он и говорил по-лидомски, все же звучит это по-иностранному, как если бы англичанин сказал по-французски: "Мне плохо, не так ли?"
– Понимаю, - протянул Филос.
Он прошел в середину комнаты и остановился около одного из грибообразных пуфиков. Теперь Филос был одет в оранжевое платье с белыми полосами, у плеч это платье расходилось, поддерживаемое невидимыми спицами - казалось, что у него крылья. Не считая платья, его хорошо сложенное тело было облачено только в оранжевые же туфли и неизменный шелковый спорран.
– Можно присесть?
– Конечно, пожалуйста, садитесь... Вам этого не понять.
Филос в недоумении поднял брови. Брови были густые и ровные, но когда он ими двигал, что происходило довольно часто, они слегка изгибались, причем каждая по-своему, напоминая два меховых гребня.
– Вы - дома, - пояснил Чарли.
На какой-то миг ему показалось, что сейчас Филос возьмет его за руку в знак сочувствия, и он невольно сделал движение навстречу. Филос же вместо этого ответил с глубокой симпатией: