Венера
Шрифт:
— Здесь еще нужно расписаться за этот пакет, — протянул парень мне бланк доставки.
— А что там? — спросила я.
— Не имею понятия, — сухо заметил курьер.
Он ушел, а я продолжала стоять и держать в руках пакет. Очевидно, это то, о чем говорил Марк в письме.
Я разорвала полиэтилен и в мои руки высыпались какие-то бумаги, при детальном обследовании я поняла, что это всё документы на машину, где в графе владелец красовалось моё имя. Последнее, что упало мне в руку, были ключи с брелоком от сигнализации и металлическим знаком марки машины.
Я просто
Я так хотела тебя забыть. Я хотела забыть весь твой образ. Эти нотки сандалового дерева вперемешку с чем-то цитрусовым, я хотела забыть твои оливковые глаза с длинными ресницами. Эту косую ухмылку, в сексуальности которой не сравниться даже богу соблазна.
Я хочу ненавидеть все мои воспоминания, наши походы к водопаду и бессонные ночи на берегу моря. Твои объятия хочу забыть больше всего, потому что они до сих пор остались для меня самым любимым местом на земле.
Я хочу собрать все эти воспоминания и разжечь самый большой костёр во вселенной. Этот рай не сможет исчезнуть, он просто превратится в мой персональный ад. Впрочем, это уже случилось. День сурка, мать его, в котором я пребываю изо дня в день. Я хочу закрыть дверь в своё уже прошлое, но ты, словно сквозняк подувший, постоянно напоминаешь мне о себе.
Трясущимися руками я держу в руках телефон. Набирала текст, потом стирала, снова печатала. Что мне тебе сказать? Как я ненавижу за то, что предал? Так ты и так знаешь. Или сказать, что ты до сих пор являешься для меня всем: и небом, и землей, и воздухом и водой? Нет. Я не могу тебе этого сказать, лучше думай, что не значишь для меня ничего, так будет проще, поверь.
В твоих руках было моё сердце. Ты должен был заботиться и защищать его, дуя на каждую ранку, оставленную до тебя. А ты просто сжал его со всей дури в кулаке, пока кровь не выступила, выдавливая и любовь заодно. По капле, из сердца вон, которое в тисках задыхается.
Палец завис над кнопкой «отправить», и я, так и не набравшись смелости отослать текст, который так долго ткала, будто иголкой сквозь пяльцы картину выстрадала, исколов все руки.
Ненавижу тебя, из всех людей, кого я люблю — тебя я ненавижу больше всех.
Так и не подойдя к машине, я развернулась и ушла в дом, переваривать случившееся и снова собирать свои нервы в приличный комок внешнего спокойствия и вымученной улыбки.
Алина, наблюдавшая всю картину, стоя тихонько в стороне, подошла ко мне и просто обняла без лишних слов. Она тихий свидетель моих страданий, которые приходится оставлять за закрытой дверью этого дома.
— Знаешь, какое одно из главных правил, что я усвоила в этой жизни? — спросила Алина.
— Какое же? — посмотрела на нее я.
— Не все, кого мы теряем, являются потерей. Хоть мне и больно говорить это про Марка, но перестань убивать себя, Венера, — уже более настойчиво говорила Алина, — ты придумываешь себе дурацкие правила, забудь! Придумай исключения и помни, что жизнь на этом не заканчивается. Мне невыносимо смотреть на то, как ты угасаешь, такое впечатление, что из тебя уходит
Я посмотрела на свою тётю, и в её глазах увидела панику. В этот момент я начала понимать, что совсем закрылась в своём горе и перестала замечать окружающую обстановку.
— Ты права, Алин, — наконец-то сказала я, — боже, я такая эгоистка. Прости меня.
— Не извиняйся, родная, ты имела право на это, но если тебя сейчас не вытащить из омута, ты просто потеряешься в этих дебрях, и мне тебя будет не найти.
В этот день я совершила звонок человеку, с которым, думала, никогда не увижусь и не заговорю.
— Валерий Палыч? — спросила, когда с другой стороны взяли трубку, — я согласна на ваше предложение, только у меня есть одно условие.
На следующий день, ранним утром первого января, я выехала на своей новой красной машине в путь. Путь, который занял у меня долгие снежные сутки. Столица встретила меня снегопадом, и пустынными улицами.
Остановившись на парковке гостиницы, в которой мне предстояло прожить ближайшие праздники, я случайно открыла разделительную панель между сидениями и наткнулась глазами на маленькую бархатную коробочку.
Дрожащими руками я поднесла её к лицу и почувствовала родной запах, от которого закружилась голова, наверное, он носил её во внутреннем кармане. Вместе с ней лежала маленькая записка:
«На Востоке существует поверье, что птицы не умеют грустить, так как награждены вечной свободой. Когда они в чем-то разочаровываются, то надолго улетают в небо. Чем выше, тем лучше. Летят с уверенностью в том, что под порывами ветра высохнут слёзы, а стремительный полет приблизит их к новому счастью. Надо всего лишь захотеть оторваться от земли, воспарить навстречу самому себе», Эльнин Сафарли.
Я открыла коробочку, в которой лежала подвеска из белого золота с маленькой птичкой на тонкой цепочке.
Глава 14
Один год спустя.
Франция, Париж.
— Как тебе эти туфли, Венер? — спросила Нелли, невысокая темноволосая фея с пронзительно зелёными глазами.
Не обманывайтесь на её счёт, это прелестное создание скрывало в себе целую кучу нерастраченной энергии. Маленькая фурия.
— Отлично, бери, — ответила я, немного приспуская очки. От усталости я готова была сказать что угодно, лишь бы эта мука кончилась.
— Боже, я уже купила две пары, куда мне третья? В Москве их обуть смогу только через полгода минимум, сейчас там только в резиновых калошах, да в валенках топтаться, — пожаловалась девушка.
— Тогда не бери, — издевательски заметила я.
— Спасибо за совет, капитан очевидность, — цыкнула в ответ она, — хотя, приближается Новогодний бал-маскарад компании, туда и надену, — подруга стрельнула в меня триумфальным взглядом.
Проблема состояла в том, что мы уже добрых четыре часа ходили по магазинам. Вернее сказать, Нелли ходила и сметала на своём пути все блестящие вещи и туфли, а я таскалась за ней, потому что всё, что нужно, купила в первый час времени.