Венки Обимура
Шрифт:
Тут посветлело в глазах Егора, пропал морок, расслышал он крик знахаря, увидел прежнюю избушку. Все -- по-старому.
– - Коли так -- пеняй на себя!
– - неистовствовал Ерема.-- Всем расскажу про дела твои темные! Слышал, слышал, как сулил ты девке, что отведешь от Господа помыслы инока смиренного, на богопротивное дело ее наущал. Поведаю, за что Господь с небес сверзил тебя, -- про все поведаю!
– - В мой дом пришел, да меня же и оговариваешь?
– - распрямил плечи колдун.-- Да пошел бы ты вон, гость незванный-непрошенный!
– - Никуда не пойду, покуда слова не дашь
– топал ногами, тряс головой Ерема.-- Слышишь?
– - Спроси у ветра совета -- не будет ли ответа?
– - глумливо молвил колдун. Сложил он у губ ладони ковшиком и гулко гукнул.
Захрустело, застучало, затопало у крыльца -- ив дверях показался Леший. Глянул на Михаилу и, словно приказание услышав, схватил поперек тулова отчаянно взвизгнувшего Ерему, взвалил на плечи да и прочь. Колдун крикнул вдогонку:
– - До самой избы доставь, там и оставь!
Нескоро стихли крики да вопли смертельно перепуганного знахаря.
Управление космического надзора Делаварии.
По делу о строительстве завода ш-ф-в кислоты
Ст. инспектору Труге
Уважаемый К.Б.О.С.!
Обращаю Ваше внимание на то, что положение Изгнанника No 1 без инструктажа становится все более сложным. Прошу разрешить выход на связь, прошу о снисхождении не к себе, а к несчастному ссыльному, наказание которому определено и без того достаточно тяжелое.
С почтением -- Куратор No 1
* * *
Вызвездило, да так ясно, так чисто! Егор ловил взглядом звездные переглядки, а рядом, на крылечке, сидел Михаила и тихо сказывал:
– - Есть на свете Чигир-звезда. Вон виднеется. Утром, с зарей, расцветет она зеленым светом и будет сиять, пока не взойдет солнце. Она человеку и счастье и несчастье сулит. А вон, ковшом, Стожары, Утиное гнездо, Кичаги, Железное кольцо, Становище[1]... Воистину, поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогатый. Рожаницы, звезды, все, и жизнь, и смерть, видите вы! Смотрю я на вас, и уплывает от меня душа! Душа моя, с'1ань звездою, светись вечно!..
Егор сцепил зубы, чтобы сдержать невольный стон. Звезды, о звезды! Круговорот молчания, омут! Что страшнее вас, глаза неба, что прекрасней вас?.. Не раз глядел он в ночное небо, но чудилось, прежде видел совсем иные узоры созвездий...
И, болея от забытого, всхлипнул, но тут же услышал тихий вой. Начавшись приглушенным плачем, он вздымался к небу, отражаясь от белого зеркала подлунного Обимура, растворялся в лесной черноте и снова приникал к земле.
Егор повернулся. Михаила, расправив плечи, напрягая шею, воздел лицо к небесам и выл по-волчьи, будто пел немой, будто пил умерший от жажды.
Чуя холод меж лопаток, Егор тронул его за плечо. Михаила сник, умолк -и словно бы ночь померкла.
– - Ну а теперь слушай, что расскажу тебе...
Давным-давно жил на свете травознай. С малолетства прислушивался он к шепоту трав и говору листьев. Целые дни бродил по полям, лесам и лугам, внимая голосам Матери-Сырой Земли. Все ее тайны были явны ему, стал он всеведущим волховитом-зелейщиком. Весть о его силе быстрее ветра пролетела по Руси, съезжались к нему болящие, и никому не было отказа в совете. И всегда шла рядом с ним удача, потому что пускал
А дьявол стоит на своем, и покою нет от него: то обернется кустом, то переползет дорогу змеей, то вещим вороном закаркает -- и все про то же речь ведет. Вселился он в образ человеческий, и человек тот денно-нощно донимает ведуна... Годы шли меж тем, начал стариться добрый травознай, и с каждым седым волосом слабел дух его. "Жизнь прожита, а что нажито? Из спасиба шубы не сошьешь!
– - шепчет ему искуситель устами человеческими.-- Хочешь, научу тебя, как воротить молодость? Покорись -- и не будешь страшиться смерти!"
Сделали свое злое дело эти речи! Продал старец свою светлую душу черному духу. Воротилась к нему прежняя сила, и молодость началась сызнова, но теперь он, кроме добрых, Богом посеянных трав, распознавал и злые, разбросанные по ветру рукой недоброю. Стал волховит не одну подмогу оказывать людям, но и пагубу... И когда вновь завершился круг его жизни и предстал он пред Божьим престолом, повелел ему Господь на землю вернуться и нести свой грех до той поры, пока добро его не переполнит чашу и не перетянет она чаши зла.
Суров Бог, да! И суровее всего спрашивает он с тех, кто обласкан был его милостями. Иной-то всю свою жизнь лиходействует, а нет ему за то кары никакой, словно отвратительно Господу и пальцем до него дотронуться. Но если да ежели праведник собьется с пути истинного, отдаст душу в залог злу -- не будет конца Божьей немилости...
Знай же, Егорушка, что сказание это -- обо мне. Всегда рядом и спутник извечный мой, устами коего искусил и искушает меня дьявол. И страшное мне волею Божией определено условие: не творить добра, коли причинит оно хоть самомалейшее зло. Связаны руки мои! Поди-ка друга защити, коль это ворогу пагубу окажет!.. Скован я -- оттого и воет душа моя волком. Не пугайся, что ж, зверье порыскучее -- тоже Божье стадо. Живу с людьми -- их язык знаю, с волками по ночам бегаю -- их речь знакома мне.
Он вонзил в пень острый нож, выхватил из-за пазухи пучок горько пахнущей травы.
– - Смотри!
– - воскликнул, срывая рубаху.-- Это Тирлич-трава, зелье оборотней!
Натерся Михаила травой, перекинулся через пень -- и перед Егором очутился Белый Волк. Глянул горящими глазами -- и сгинул в чаще лесной, лишь белым ветром меж дерев повеяло. Недовольно заухал на чердаке филин, но ничего не поделаешь-- полетел .догонять хозяина. Застонало, захохотало вокруг, вышел и Лешенька, почесал спину о покляпую березу, ринулся вслед за колдуном -- неживую душеньку потешить, тоску вековечную избыть... И сквозь ветра шум и волчий вой донеслись до Егора слова заговорные, словно бы песня горестная: