Верь своему ангелу
Шрифт:
Марат ушел, а Владимир с удовольствием растянулся на предложенном ему диване с целой кипой газет. Он с не меньшим удовольствием прогулялся бы по улицам городка, ибо любое новое место на его пути вызывало неизменно здоровое любопытство исследователя, но видимо когда-то придется все же вживаться в новую, необычную для него роль разведчика. В нее входило быть незаметным, лишний раз не появляться среди людей, если в этом нет необходимости.
Вернулся Марат с билетом, а вскоре появилась и Вера. Через несколько минут они стояли во дворе особняка, обнесенного живой изгородью; вокруг великолепие цветов, фарфоровые ангелы и даже небольшой фонтан. На лужайке мальчик возился с лопоухим спаниелем. Собака, увидев хозяйку, бросилась к ней, выражая всем своим существом неописуемую радость.
– Дик, прекрати! – отбивалась от него Вера, – не пачкай мне платье. Через минуту подобная участь постигла и поручика. – Наклонитесь к нему, пусть
– Левочка, а где папа? – спросила Вера у мальчугана. Слава Богу, подумал Макаров, раз есть Лева маленький, будем надеяться, что появиться и большой. Но почему она – Жерюмо? Он все еще боялся спросить о Леве, евпаторийском женихе Верочки. Он до сих пор не мог забыть слова, сказанные ею во время их последней встрече в Галлиполи: «Левы не будет! Его никогда не будет! Его расстреляли в Севастополе». И были слезы, и он пытался утешить ее. Теперь он вздохнул с облегчением. Но это длилось совсем недолго. Откуда-то из-за кустов женский голос уточнил: «месье Серж обедать не будет, он уехал в Безье и вернется только к вечеру».
– Хорошо, Милли. Но ты нас покормишь? Мы ужасно проголодались.
– Все готово, мадам. Стол накрыт на террасе, сейчас я подам первое.
Верочка только сейчас поймала удивленный и вопрошающий взгляд Владимира.
– Сергей – это мой муж. А о Леве не беспокойся, он жив, но сложилось все так, что он опоздал. Я до сих пор не знаю, лучше это или хуже, что так все вышло. И никому, я думаю, это не известно. Нам никогда не дано узнать, почему случилось так, а не иначе. Когда он, наконец, появился в Париже, моему сыну, получившему имя в память о моем навсегда пропавшем женихе, шел уже третий год. Признаюсь честно, мне хотелось дать ему твое имя. Я до сих пор не уверена, кого я любила больше, Леву или тебя. Но я почему-то чувствовала, что ты жив, а его, как мне казалось, давно не стало. Я считала вас исчезнувшими из моей жизни навсегда, но потом вы вдруг, извлеченные неведомой могущественной силой, появились один за другим. Сперва Сергей, потом Лева, а теперь вот ты. И все как-то внезапно и совершенно случайно. Хотя мой папа утверждает, что ничего случайного нет. Всегда происходит то, что должно произойти. Вот когда не происходит, то именно это и есть случайность.
Обед закончен, они перешли в беседку у фонтана; здесь прохладно и пьянящий аромат цветов; на столе графин с вином. «Попробуй это вино, – просит его Верочка, – рецепт его приготовления привезен нами из Евпатории и пока что держится в секрете. Это технология дяди Миши, папиного брата. Но оно там, мне кажется, имело совершенно иной аромат. В Крыму ведь совершенно другая земля, да и солнце другое, и виноградники не такие, как здесь, во Франции. И все иное, и уже никогда не вернется, – закончила вдруг Верочка и отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы. Они молчали несколько минут, пока молодая женщина преодолела минутную слабость.
– Мне столько нужно рассказать тебе, Володя, ведь ты для меня самый близкий человек, и так хочется излить все родной душе. У тебя, сколько до поезда? Двенадцать часов? Думаю, уложусь. Налей нам вина и наберись терпения, если я не выскажусь, то, наверное, умру. Пусть это шутка, причем неудачная, но если вспомнить те дни, тогда мне было действительно очень тяжело. Главная причина заключалась в одиночестве; рядом со мной никого не было, если не считать отца, но он был всегда занят и часто куда-то уезжал. Из Галлиполи мы с ним сразу поехали в Болгарию, затем в Словению, к братьям славянам. Принимали они нас действительно по-братски, но жить там было очень трудно: все вокруг разорено войной. Посетили Боснию и Сербию, и везде искали тебя и Леву. Папины знакомые звали его в Вену, она была рядом, но он отказался.
– Немцы – это народ, от которого мы должны, дочка, держаться подальше.
– Но Вена, это ведь Австрия, – возражала я ему.
– Все они одинаковые, – сердился отец, – подальше! как можно подальше! – И мы перебрались в Швейцарию, жить там было намного легче, тем более, что папа все свои деньги перевел туда еще в шестнадцатом году. Но я не желала оставаться в Швейцарии, где за довольно долгий срок не встретила ни одного знакомого человека. Я хотела в Париж, так как слышала: большинство наших беженцев уже осели в этом благословенном городе. Отец долго упорствовал, однако он понял, что переубедить меня не удастся, и сдался. Мы переехали в Париж и поселились в самом его центре. Отец сразу же объявил мне ультиматум.
– Видишь, Верочка, я сделал все так, как ты просила. Но сам я не желаю жить в этом городе, он слишком шумен для меня. Больше, чем полгода, я здесь не выдержу, поэтому будем считать этот срок контрольным. За это время ты должна найти себе жениха. Сыграем свадьбу, и я уеду в такое место, где смогу тихо и спокойно доживать свои дни. И пусть их будет много, чтобы я смог порадоваться на своих внуков. Но сделаю это лишь после того, как буду уверен, что твоя судьба устроена надлежащим образом. Но не вздумай со мной играть. Если за полгода ты никого не подберешь, тебе придется согласиться на ту кандидатуру, какую сочту достойной я сам. Надеюсь, ты все поняла, доченька.
– Конечно, папочка! Я думаю, что мне не стоит даже сильно напрягаться, лучше положиться на твой вкус. Единственное, чего бы мне хотелось, так чтобы кандидатов от тебя было не менее трех. Должна же я иметь хотя бы право выбора, правда?
– Не пытайся ехидничать, я говорю с тобой совершенно серьезно. Я соглашусь на любую твою кандидатуру, естественно, кроме президента, и обещаю все уладить.
– А если я захочу премьера, папуля, что тогда? Премьера можно? – поинтересовалась я.
– Тебе все можно, но смотри, не доиграйся до дворника, – тут папа изобразил суровость. – Не мне тебя учить, что самое главное – моральные качества будущего супруга. Не нарваться на негодяя – вот проблема! Но я уверен, что ты уже достаточно взрослая и умная, и разберешься в этом без меня. То, что ты не смогла отыскать своих бывших женихов, может быть даже к лучшему. Только ты не сердись на меня и не считай ханжой, но надежной опорой для женщины здесь может стать только француз. Хотя эта нация, на мой взгляд, крайне легкомысленная, но даже среди них встречаются деловые люди. И дело здесь вовсе не в деньгах, их будет у тебя достаточно и так, здесь важна психологическая устойчивость. А наши русские эмигранты, особенно офицеры, в большинстве своем неврастеники. Да, да! не смотри на меня так! пусть все это в легкой форме, но неизвестно, что еще у них там, впереди. Чаще всего это душевный надрыв, еще оттуда, с войны, и избавиться от него просто так невозможно.
Отцу каким-то образом удалось отыскать людей, знавших его двоюродного брата Михаила; тот занимался виноделием в Крыму и неоднократно навещал своих французских коллег. Через них Верочка была введена в высшее аристократическое общество, сперва в его женскую половину, где она, благодаря прирожденной общительности и обаятельности, довольно быстро была принята за свою. Не могла она быть не замеченной также и мужской главной частью парижского бомонда. Однажды она оказалась на вечеринке, в которой принимал участие Антуан Жерюмо, сын богатого винопромышленника и торговца. Антуан не просто участвовал в подобных увеселениях, обычно он там верховодил. Почти двухметровый красавец-брюнет, про таких почему-то говорят – жгучий; художник, спортсмен, остроумный весельчак, кутила, правда умеренный, и ловелас, тут уж крайне неумеренный. Он сразу заметил Верочку, тут же заключил с друзьями пари: через неделю она будет моя! и ринулся в атаку. Но прошла неделя, затем вторая, а крепость устояла. Он проиграл пари и отступился, и решил забыть о капризной русской красавице, благо своих французских было предостаточно. Ему было, конечно же, невдомек, что девушке стало известно о пари и что это всего лишь ее защита, а сам он Верочке понравился. Но она решила подождать, нельзя ведь так сразу, тем более, еще не закончился даже первый месяц из шести, назначенных отцом. После этого Антуан куда-то исчез, и она о нем почти забыла, поскольку всякий раз ее вводили в новую компанию, где знакомили с новыми людьми. Время летело незаметно. Незаметно потому, что жизнь ее стала похожей на какой-то бесконечный праздник: танцевальные вечеринки, ужины в дорогих ресторанах и кафе, пикники на природе, театры, мюзиклы и кабаре, подарки и цветы, которые Вера получала постоянно в изобилии. И везде молодые люди, в основном очень состоятельные, с дорогими машинами и в модных костюмах. Но все это ее особо не прельщало; она пока не сделала свой выбор, ее взгляд не задержался ни на одном кандидате: она считала такой подход к выбору будущего супруга несерьезным. В ее девичьей памяти все еще стоят перед глазами долгие ухаживания, свидания, признания и объяснения в любви, записки и прочие прелести. Словом все, что предшествовало заветным словам: «умоляю стать моей женой, или я прошу руки вашей дочери». По-другому она не могла, и теперь не собиралась менять эти правила, унаследованные когда-то от своих евпаторийских подружек, вышедших замуж на ее глазах. Но старый Моисей рассуждал совершенно иначе, о чем не замедлил ей высказать.
– Дитя мое! То, о чем ты говоришь, этого давно нет даже в нашей отсталой России – война и революция все это отменили. А ты сейчас в Европе, здесь подавно все делается очень быстро. Но твое время кончилось, ты ведь помнишь, как мы договаривались? Полгода, если ты никого не найдешь, тогда мой ход. Три дня назад было как раз полгода. Будь готова, послезавтра мы едем с тобой на смотрины, я тебе такого красавца отыскал, ты даже не представляешь! С его отцом уже все договорено; он попросил у меня два дня, чтобы уговорить своего отпрыска.