Верь в мою ложь
Шрифт:
Линли остановил машину у обочины, чтобы ответить на её звонок. Он как раз возвращался в Айрелет-холл, чтобы обсудить выводы Сент-Джеймса с Бернардом Файрклогом. Он со вздохом произнёс:
— Изабелла… Ну да, ты на меня злишься. По вполне понятным причинам. Мне ужасно жаль.
— Ну да. Конечно. Понимаю. Кстати, Барбара втянула в это ещё и Уинстона. Это тоже для тебя? Мне пришлось это прекратить. И я, знаешь ли, не порадовалась, когда увидела их сидящими бок о бок перед компьютером на двенадцатом этаже.
Линли чуть опустил голову, рассматривая свою руку, лежавшую
Сильнее всего на свете Линли желал того, чтобы она вернулась. И, наверное, это желание и впредь должно было руководить всеми его решениями, пока он наконец не будет готов навсегда отпустить Хелен, признав факт её смерти, вместо того чтобы изо дня в день бороться с его мрачной сутью. Даже когда Томас был с Изабеллой, Хелен находилась рядом: и её дух, и вся её восхитительная сущность. И никто в этом не был виноват, а уж меньше всего Изабелла. Просто вот так всё обстояло, и ничего больше.
— Нет, — сказал Линли. — Я не просил Уинстона о помощи. Но, Изабелла, не вини за это Барбару. Она просто старается найти для меня кое-какую информацию.
— По твоему делу в Камбрии.
— По моему делу в Камбрии. Я подумал, что если она будет в нерабочее время…
— Конечно. Я прекрасно понимаю, что ты думал, Томми.
Линли понимал, что Изабелла сильно задета и что ей самой неприятно то, что она чувствует себя задетой. А когда люди оказываются в такой ситуации, им хочется нанести ответную рану, и это Линли тоже прекрасно знал и понимал. Но в данный момент всё это было лишним, и ему хотелось, пусть даже тщетно, заставить Изабеллу тоже это понять. Он сказал:
— Это совсем не означает какого-то предательства.
— А с чего ты взял, что я это именно так воспринимаю?
— Потому что на твоём месте я бы именно так это воспринял. Ты — руководитель. Я — нет. У меня нет права обращаться с просьбами к членам твоей команды. И уж поверь, если бы у меня была возможность быстро получить нужную информацию каким-то другим путём, я бы именно его и использовал.
— Но другой путь есть, и как раз это меня и беспокоит. То, что ты не увидел этого другого пути и продолжаешь его не замечать.
— Ты хочешь сказать, что я мог обратиться к тебе? Но я не мог, Изабелла. У меня просто выбора не осталось после приказа Хильера. Я занимаюсь этим делом, и никто другой не должен ничего знать.
— Никто?
— Ты подумала о Барбаре? Но я ей ничего не рассказывал. Она сама кое-что вычислила, поскольку речь зашла о Бернарде Файрклоге. Мне нужно было навести о нём справки в Лондоне, не в Камбрии, но она сама сложила все части. Скажи, Изабелла, что бы ты сделала на моём месте?
— Мне хочется думать, что я доверилась бы тебе.
— Потому что мы любовники?
— Именно так. Полагаю, в этом всё дело.
— Но ведь это недопустимо, — сказал он. — Изабелла, подумай
— Уже думала. И вижу серьёзную проблему, как ты можешь догадаться.
— Могу. Догадываюсь.
Линли прекрасно понимал, что подразумевала Изабелла, но ему хотелось увести разговор в сторону, хотя он толком и не понимал почему. Он подумал, что это имело какое-то отношение к той бесконечной пустоте, что образовалась в его жизни без Хелен, и о том, что человеческое существо не может жить в полной изоляции. Но он и то знал, что это может оказаться грубейшей формой самообмана, опасной и для него самого, и для Изабеллы. И всё равно он сказал:
— Должна существовать чёткая граница, разве не так? Нечто, если хочешь, вроде хирургического разреза — между тем, что мы представляем собой на службе, и тем, чем мы являемся наедине друг с другом. И если ты будешь и дальше занимать должность суперинтенданта, то неизбежно возникнут моменты — и ты это знаешь, — когда ты не сможешь поделиться со мной каким-то знанием.
— Я бы всё равно предпочла поделиться.
— Но ты не станешь этого делать, Изабелла. Ты не сможешь.
— А ты это делал?
— Делал… что именно?
— Я говорю о Хелен, Томми. Ты делился с ней информацией?
«Да разве это возможно объяснить?» — подумал Линли. Он ничего не рассказывал Хелен, потому что Хелен и сама всегда всё знала. Она входила в ванную комнату, выливала на ладони немного масла для массажа и начинала растирать ему плечи, бормоча:
— А, опять этот Дэвид Хильер, да? Послушай, Томми… я склонна думать, что рыцарство никогда ещё не пробуждало в человеке такой вот самоуверенности…
После этого Линли мог что-то рассказать, а мог и не рассказывать. Ей неважно, что он говорит, для неё важен только он, сам по себе.
Ужаснее всего было для Линли то, что он так сильно по ней тосковал. Томас мог смириться с тем, что именно ему пришлось принять решение относительно её жизни, полностью зависевшей от госпитального оборудования. Он мог смириться с тем, что Хелен носила в себе ребёнка и унесла его с собой в могилу. Он даже почти уже был готов принять весь ужас её смерти, ставшей результатом появления из ниоткуда бездушного уличного убийцы… Но пустота, пустота, родившаяся в нём после её ухода… Линли бесконечно ненавидел эту пустоту, ненавидел так, что в иные моменты это чувство готово было превратиться в ненависть к самой Хелен…
— Почему ты замолчал? — спросила Изабелла. — Что я такого сказала?
— Ничего. Абсолютно ничего. Я просто думаю.
— И каков ответ?
Но Линли совершенно забыл, в чём состоял вопрос.
— Ответ на?..
— Хелен, — напомнила Изабелла.
— Хотел бы я знать, как ответить. Видит бог, я бы тебе сказал, если бы знал.
Изабелла тут же заговорила иначе, как это с ней бывало, и как раз такие перемены и удерживали Линли рядом с ней. Она очень тихо сказала:
— Боже… Прости меня, Томми. Я тебя расстроила. Это ни к чему. К тому же сейчас не время для такого разговора. Я же позвонила просто потому, что рассердилась из-за Уинстона. Поговорим позже.