Вера и власть (Империя тысячи солнц - 4)
Шрифт:
– Вы позволите мне немного поправить вашу здравую мысль?
– мягко спросил Тау.
Гештар склонила голову, не выразив даже намеком своего удовлетворения по поводу верно разыгранной партии. Из всех заговорщиков только Тау следует опасаться: непонятно пока, может ли он сравниться с ней по уму, но он умеет получать то, что хочет. И у него имеется только одна слабость.
Завернувшийся рукав обнажил метку бога у нее на рукаве. Она почувствовала реакцию Фелтона, даже не глядя на него, уловила едва заметный отрицательный знак. Еще рано. Ей не терпится провести обряд
– Мне думается, в целом вы правы, но вряд ли Брендон возьмет кого-то из нас в свой Малый Совет. Кого-то из тех, кто против него выступал. Вам, Гештар, - Тау поклонился, - обстоятельства помешали присоединиться к нам. Возможно, Брендону можно внушить мысль, что в последний момент вы передумали. Это - плюс то, что вы наследуете своему кузену в отрасли инфонетики, - может представить вас в самом выгодном свете. Достаточно, если в Совет войдет кто-то один из нас... наш общий опыт будет к его услугам.
Это предупреждение.
Гештар в ответ молча поклонилась. Сейчас не время говорить о ее манипуляциях той информацией, что попадает в каналы новостей на Аресе. Достаточно того, что ее эйлологи и семиологи работают с толпой, которая затопит всю станцию и свергнет нового Панарха, если он будет противиться ее влиянию. Время покажет, включать ей Тау в свои планы или нет.
– Быть может, присоединимся к нашим друзьям?
– предложил Шривашти.
Гештар подняла руку, сочтя момент подходящим, чтобы скрепить соединяющие их троих узы.
– Сначала я предлагаю нам поклясться, здесь и сейчас, предать забвению Ранора и Энкаинацию и никогда больше не упоминать о них.
Тау поклонился в знак согласия:
– Обсуждать это опасно, а пользы никакой. Я - "за". А вы, Штулафи?
Архон Торигана с явным вызовом усмехнулся Гештар.
– Кто-кто, а я не люблю оглядываться на свои ошибки.
"Дурак", - подумала Гештар. Она снова взглянула на Фелтона, и в этот раз их взгляды встретились.
"Пора", - подумала Фиэрин лит-Кендриан.
Она долго и тщательно готовилась к этому моменту, планируя каждый свой ход, каждый шаг.
Тот, кто шпионит за ней - а она убедилась, что по крайней мере одна пара глаз следит за ней неусыпно, - увидит только, что она, как и каждый день, отправляется на работу, за которую взялась добровольно. Но Фиэрин понимала, что взятый ею курс может закончиться только одним: разрывом с Тау Шривашти, бывшим Архоном Тимбервелла. А с ним, насколько она знала, никто еще не порывал.
Она вымылась и оделась с особым старанием, удостоверившись, что чип, который она носила на себе все эти недели - сначала как в игре, потом с возрастающим сознанием опасности, - спрятан надежно. Еще недавно ей трудно было поверить, что Тау, всегда такой преданный ей, мог разрешить обыскать ее вещи, - но он это сделал. С тех пор она поняла, что либо люди, либо машины следят за ней всякий раз, когда она остается одна на яхте Тау - и когда она ее покидает.
Закончив одеваться, она вызвала челнок. Тау был в отлучке - возможно, на одном из своих тайных политических сборищ. Фелтон, к ее облегчению, тоже не попадался на глаза. Хотя этот безмолвный служитель всегда относился к ней чрезвычайно почтительно, что-то в нем заставляло ее сердце биться от страха. Обычно он сопровождал Тау, когда тот покидал корабль, - быть может, теперь он затаился где-то, чтобы пойти следом за Фиэрин?
Ее проняло холодом, и она с трудом удержалась, чтобы не охватить себя руками. Однажды она попыталась навестить Джесимара в месте его заключения, Тау с улыбкой предостерег ее против этого, когда она только прибыла на Арес, и пообещал употребить все свое влияние, чтобы освободить Джеса. А вместо этого...
Фиэрин вспомнилось, как Ваннис Сефи-Картано, прогуливаясь с ней вдоль озера на каком-то пикнике, сказала тихо, не глядя на нее: "Ториган хочет, чтобы вашего брата судили за убийство".
Новость обрушилась на Фиэрин, как удар. До этого ей хотелось верить в обещания Тау - теперь это стало невозможным. При первой же возможности она побежала к Джесу, но не успела она дойти до Первого блока, как перед ней возник Фелтон и с поклоном, но без улыбки подал ей руку, чтобы проводить назад.
Фелтон был немой, а Тау ни разу не упомянул об этом инциденте. В этом не было необходимости.
Сердце у Фиэрин так и колотилось от страха, когда пришел челнок. Держа под контролем каждый свой нерв, она наговорила в коммуникатор любовное послание для Тау. Все должно быть как обычно, без всяких исключений. Затем она отдала распоряжения относительно починки платья, в котором собиралась выйти в свет сегодня вечером.
Во время короткого перелета от яхты к онейлу она без всякого удовольствия смотрела на огромный цилиндр станции, мерцающий в лучах красного гиганта, и на окружающее его облако кораблей. Ей было не до видов - она снова и снова перебирала в уме свой план.
Челнок причалил к шлюзу. Когда шипение воздуха утихло и загорелся зеленый свет, Фиэрин вышла. У шлюза ждала капсула транстуба - ее не отправляли, пока не прибудет челнок Тау, хотя этот причал предназначался для поллои. Внутри было полно народу, и многие смотрели на Фиэрин хмуро. Сесть было негде, но она не стала ждать следующей капсулы, которая могла прийти такой же переполненной.
Пытаясь отвлечься от собственных проблем, она прислушалась к разговорам вокруг, но в них было мало утешительного. Речь в основном шла о скудных пайках, битком набитых общежитиях и постоянном росте мелких правонарушений.
В детском приюте царил истинный бедлам, но к этому Фиэрин уже привыкла. Ей даже нравилась шумная детская беготня. Флотский офицер у входа отметил ее, и она зашагала через просторное, ярко освещенное центральное помещение.
Приют был построен в виде круга с расположенными по диаметру жилыми зданиями. Сам круг делился на участки для игр и занятий. Фиэрин медленно шла к классу для старших детей. В самом центре круга возвышалось замысловатое сооружение, похожее на павильон в Садах Аши, только здесь гравитационное оборудование было намного проще. Дети карабкались, ползали, раскачивались, носились по воздуху, то исчезая, то появляясь, - только их голоса не умокали ни на секунду.