Вера и власть
Шрифт:
«Фонтан не может объяснить, что такое вода», — сказала центральная троица, которая, как теперь он знал, была Старейшиной народа келли. Но они не просто говорили — они танцевали, и пели, и испускали тройной запах, и все это было гораздо глубже, чем слова, на которых настаивало сознательное мышление Иварда.
Внезапно Ивард ощутил, каким убогим он, как и всякий другой человек, должен им казаться. Интеллект имеет пределы, в чем все разумные существа убеждаются на самых ранних стадиях познания, но эмоциональная сторона, та мудрость, что проистекает из единства ощущений, лежащего в основе любого языка, их не имеет. А
От стыда на глаза Иварду навернулись слезы. Но келли бросились к нему, окружили его, трижды по три, и окутали своей любовью. Голубой огонь внутри расширился, и он, следуя длинными тропами триединой генетики, с благоговением увидел зарождение келлийской расы. Теперь он, преображенный тайной Нью-Гластонбери, по-настоящему стал частью их Памяти.
Он не ручной зверек и не уродец. Он — Ивард Рыжий, принадлежащий теперь к братству Старейшины.
Вийя села напротив Локри. Дипластовая перегородка между ними не сдерживала его эмоций — они хлынули на нее, точно слишком громкие звуки плохо настроенной арфы.
Его светло-серые глаза налились кровью. Под глазами залегли синяки.
— Вийя.
Исчезли иронические протяжные интонации, с которыми он разговаривал прежде. Он произнес ее имя резко, как нечто среднее между обвинением и мольбой.
Она не могла сообщить ему ничего нового, несмотря на долгие часы, которые провела за компьютером. Чтобы не огорошить его этим сразу, она спросила:
— Ну как, рассказала тебе Марим толком о нашем путешествии к урианской загадке Омилова или это был просто красочный поток ругательных эпитетов на трех языках?
Он слабо улыбнулся и она ощутила глубину его отчаяния, как внезапную барабанную дробь.
— Вообще-то она была какая-то тихая. У нее неприятности?
— Пока нет, но шулерские замашки ее до добра не доведут. Подозреваю, что в самом худшем случае ею займутся не власти, а жертвы обмана.
Локри ухмыльнулся. Он тоже был известный шулер, но только когда играл не на деньги, а просто так — или на секс.
— Выволочка пойдет ей на пользу, — махнул он рукой. — Хоть на пару дней да уймется. — Он прищурил глаза. — В общем, она дала мне четкую картину. Довольно четкую... — Он медленно перевел дыхание.
Вийя почувствовала проблеск надежды, которую он усиленно старался подавить. От усилий его замутило.
— Ты что-то вспомнил, — догадалась она.
Он взглянул на нее, стиснув губы в тонкую линию, и сказал:
— Да. Разговор в ночь перед тем, как они были убиты. — Он иронически скривил брови. — Я был тогда молод, наивен и рвался поступить во Флотскую Академию на Минерве.
От внимания Вийи не ушли оборонительные интонации: они как-никак рифтеры, а Локри всегда был самым красноречивым, когда речь заходила о коварстве панархистов и честности Флота.
— Как и Маркхем когда-то, — напомнила она. — Тебя тоже выгнали?
— Нет, до этого не дошло. Надо сначала сдать экзамены, чтобы тебя приняли. Но перелет на Минерву стоил дорого; ведь она — антипод Торигана. Обычно это оплачивает семья или патроны, но мои родители считали, что это пустая трата времени. Если я хочу летать, то могу вместе с матерью возить студентов на кучи хлама в позабытых всеми мирах.
— И ты спорил с ними по этому поводу, — сказала Вийя.
— Мягко говоря, — слабо улыбнулся он. — Там такие баталии шли! Короче говоря — для чего я и откопал этот полусгнивший труп, — в ночь перед убийством эта тема снова всплыла. Мать только что вернулась из рейса, а отец напился. В кои-то веки он не злился, а ухмылялся чему-то своему. Внезапно, он поворачивается ко мне и спрашивает: если я, мол, такой крутой пилот, не могу ли я сказать ему, что такое фрактальный спектр и где такой можно найти.
— Ну-ну, дальше.
— Ну, я дал ему школьное определение фрактального спектра и сказал, что это можно наблюдать только в лаборатории, а он и начал: ты, мол, бездельник и семье от тебя никакого проку. — Локри вздернул худое плечо. — Ну ладно. В общем, я совсем забыл об этом, пока Марим не брякнула об этом самом спектре. Но вряд ли это как-то связано с убийством.
— Собственно говоря... — начала Вийя, но тут эйя без предупреждения мысленно соединились с ней.
Мы различаем отдельные образы. Мы слышим, как Один-С-Тремя думает о Далеком Спящем, когда спит. Он слышит далекий отдельный образец, тот же образец, который слышит Вийя, когда спит.
Вийя скрыла свою реакцию.
Один-С-Тремя боится?
Его образец боится.
Его образец все еще спит?
Его образец не спит, он движется по направлению к Трем.
Эйя теперь пользовались притяжательными местоимениями почти правильно, а если и ошибались, Вийя уже не обращала на это внимания. Она послала им успокаивающую мысль:
Празднуйте то, что Один-С-Тремя идет к Трем. Это ему полезно.
Мы слышим Трех-Вместе, мы празднуем новые слова, мы разделяем окраску мыслей и память Далекого Спящего...
Они входили в то, что Вийя называла режимом Пожирателя Солнц: теперь они повторяют все, что узнали об этом далеком урианском сооружении. Вийя научилась в таких случаях переключать свое внимание, предоставляя двум голосам бубнить на задворках сознания — точно видеофильм, который не смотришь, но и не выключаешь.
Локри смотрел на нее с любопытством.
— Что-то не так? — спросил он.
— Нет, ничего. Эйя и Ивард. Итак, подведем итог. Когда мы вернулись сюда, я провела поиск по фрактальным спектрам, считая, как и ты, что это явление довольно редкое и потому интересное.
— Ну и?
— Ничего, кроме академических выкладок и определений.
Локри откинулся назад, зажав пальцами переносицу, — он больше не притворялся, что ему нет до этого дела.
— Значит, никаких нитей больше не осталось? — чуть слышно произнес он.
Она поколебалась, не желая пробуждать в нем ложные надежды. Но, может быть, даже ложные надежды лучше, чем такое существование?