Верблюд (сборник)
Шрифт:
– Застрелить, гада! – кричали потерявшие терпение представители израильской военщины.
Командир, впрочем, права на отстрел взбесившегося зверя не дал:
– Верблюд, он хоть и сукин сын, но он не наш сукин сын. Не имеем права. Предлагаю найти его хозяев.
– И их пристрелить? – оживился вернувшийся из отпуска сержант Гросс, брезгливо вытиравший мокрой салфеткой оплеванную парадную форму. Офицер в ответ лишь вздохнул.
На переговоры с хозяевами пустыни отправили самых сдержанных и воспитанных солдат.
Нас принял шейх, предложил кофеёк с
– Я не знаю, чей это верблюд.
– Если он не ваш, значит мы его пристрелим. Отомстим за искусанных и затоптанных товарищей, – обрадовался мстительный Гросс.
– Шейх, мы пришли, проявив уважение. На задней ноге верблюда ваше тавро. Реши проблему, и никто не умрет, – произнёс я с вежливой улыбкой. Патриарх посмотрел на меня своим колючим взглядом, еле заметно кивнул головой и прикрыл веки.
Аудиенция закончилась.
Прошло несколько спокойных дней. Всё как обычно: засады, погони з а контрабандистами, сопровождение суданских беженцев. Жизнь текла размеренно и благородно, как и положено в пустыне. И вот снова появилось оно, измученное, еле передвигающее ноги животное, и жалобно засунуло в проём ворот обиженную морду.
Я подошёл к нему: «Ну, что брат, вижу досталось тебе. Сам виноват. Стоять здесь и не шалить, сейчас принесу хлебушка».
Бедуин
На Ближнем Востоке у нас немного друзей. Вернее, меньше, чем немного. А те, кто есть, не друзья, а союзники. Союзы, например, с бедуинами, держатся на взаимовыгодных условиях. Государство Израиль предоставляет бедуинам особые социальные условия, медицинское обслуживание, возможность получения высшего образования. Сыны пустыни дают стране лучших следопытов, разведчиков, проводников (примерно четверть бедуинов служит в армии, в боевых частях на добровольных началах), а также наркотики, сигареты и, до недавнего времени, беженцев из Африки и проституток из бывшего Союза.
Бедуинский народ состоит из племён и кланов, разительно отличающихся друг от друга. Северные бедуины по укладу жизни, традициям и культуре совершенно не похожи на южных. Разница примерно такая, как между ашкеназами, евреями-выходцами из Европы, и сефардами – тоже евреями, но выходцами с Ближнего Востока.
Однажды в армии я увидел, как мне показалось, «нашего» человека – коренастого, светлокожего, русого, спокойного тридцатилетнего лейтенанта.
На радостях я подошёл, заговорил с ним по-русски. Он извинился и с арабским акцентом на иврите сказал, что к сожалению, не говорит на языке Чехова.
Он рассказал про свою семью: двух жён, троих детей. Не спешите его осуждать. Да, у него две жены, но ни одной любовницы не было и не будет. Нравится женщина, можешь ей построить дом или отдельную комнату – женись! Чем больше жён, тем выше социальный статус. На вопрос: «Возьмёшь ли третью?»
Салам обычно держался от всех поодаль, его сторонились, он делал вид, что ему безразлично. Но мне он всегда улыбался, чувствовал уважение и искреннюю симпатию. При встрече бедуин двумя руками крепко сжимал мою ладонь.
Какое-то время он не появлялся, а время было неспокойное, интифада в самом разгаре. Бедуины, как правило, на самых опасных заданиях.
Вскоре я узнал, что Салам тяжело ранен – подорвался на самодельной мине. Теперь за ним ухаживают две жены-красавицы (судя по их огромным блестящим глазам), каждой из которых он построил дом или комнату.
Замкнутое пространство
Иногда вспоминаю сказочные ночи Самарии. Пейзаж, словно сошедший с самой знаменитой картины Ван-Гога. Ультрамариновое небо закручивается в спираль, пульсирующие звёзды и луна подают знаки, которые мы не в силах понять. А вдали угадываются очертания тревожно замершего посёлка.
Наши далёкие предки, спасаясь от духоты жаркого лета, поднимались на плоские крыши и смотрели в тёмные бездны бескрайнего неба. Они следили за движениями колесниц звездного воинства, неисчислимыми стадами облаков и высматривали небесного Пастуха, надеясь получить от Него благословение…
В полночь нас привезли к блокпосту, окружённому забором из колючей проволоки. Внутри возвышалась шестиметровая башня.
«Идите наверх. Следить внимательно. Ни при каких обстоятельствах не спускаться вниз, не подниматься на крышу. Ребята из ШАБАКа сообщили, что появился снайпер и пока его не нашли – надлежит быть крайне осторожными. Обзор неполный, поэтому слепая зона может быть заминирована. Через 5 часов вас сменят. Связь как обычно».
По внутренней лестнице мы поднялись в небольшую комнату с двумя маленькими оконцами, зарешечёнными металлическими прутьями.
Мой напарник, с которым я практически не был знаком, беспокойно осмотрел давящую камеру.
– Меир, – протянул руку солдат. – Офицер полиции, капитан. Живу в Беэр-Шеве.
Я назвал своё имя и пожал его холодную ладонь.
Впереди ещё вся ночь, за разговором время летит быстро. Правда, я умею целыми днями м олчать и часами сидеть, неподвижно уставившись в одну точку. Но марокканский еврей Меир совсем другой: беспокойный и вёрткий.
Он сбивчиво рассказывал о своей жене, о двух маленьких девочках, без которых не может жить, вытащил из кошелька их фотографию, показал.
Я видел, что с Меиром происходит неладное. Руки его подрагивали, голос дрожал, он судорожно пытался втянуть густой воздух, шлёпал ладонью себя по груди, подходил вплотную к окошку и жадно дышал.
Вдруг он закричал:
– Стоять! Что ты тут делаешь?!
Похоже, у нас гость.
– Я живу здесь. Возвращаюсь с работы. Жена и дети дома ждут, – на ломаном иврите сказал палестинец.