Вердикт Лондона. Ностальгический отчёт
Шрифт:
– Привет. Попробую слетать на недельку в Лондон…
– Попробуйте…
Это была последняя и чисто формальная точка присмотра перед тем, как сесть из трубы терминала в самолёт, последняя попытка явить могущество социального равенства и справедливости под недремлющим оком КГБ. Безмолвный пустой коридор неотвратимо увлекал меня из России в Англию. Три метра ширины промороженного пластикового пола коридора были проходом в огромный мир. Этот проход метафизически существовал в железном занавесе длиной в двадцать тысяч километров. Мы оба знали, что не можем уклониться от своей судьбы, избежав этой игры: он был казак, я – разбойник, влюблённый в Англию со своих одиннадцати лет. Тогда, в эвакуации, я впервые услышал английскую речь в кружке языка от изысканной дамы, нашей великолепной учительницы,
Я улавливаю ваш телепатический вопрос: как же это произошло? Отвечу кратко, поскольку глаза боятся тьмы знаков, кучи бумаг. Смогу ли? Постараюсь, пока руки делают. Впрочем, может лучше сэкономить свечи. Поэтому у меня есть к вам одна маленькая просьба. Пожалуйста, прочитайте первый клип до конца. Первое впечатление обычно самое правильное. А дальше, решайте, стоит ли знакомиться с отчётом.
Вам будет представлен период советской жизни, когда как-то странно повысилось количество разрешаемых зарубежных поездок. Например, наш институт получил сразу, в один день, три письма из Москвы, из главка, в которых говорилось о государственной необходимости проведения за рубежом разных важных встреч с участием наших специалистов. Одно из них и стало моей судьбой. Руководство института вынесло по этим письмам вердикт о трёх счастливчиках. Это были начальник отделения Николай Фёдорович (Н.Ф.), начальник отдела Владислав Александрович (В.А.), начальник лаборатории, коим стал я. Мы были руководителями различных по составу и объёму работ подразделений, имели разное начальство, и входили в компанию приятелей, без претензий друг к другу, с кругом общих интересов.
И, хотя задания на командировку были необходимым, но абсолютно недостаточным условием для реализации поездки, всё равно, мы чувствовали себя польщёнными. Ведь чтобы вердикт о поездке был вынесен, непременным условием была достаточная профпригодность наравне с полной уверенностью в надёжности того, что мы не подведём руководство в смысле возвращения на родину. Кроме того, при выборе кандидатов начальством приоритет оказывался не тем, кто владел заявленным предметом, а тем, кто не чурался общественной работы, пусть чисто формально. Все три назначенных кандидата удовлетворяли в разной степени упомянутым критериям. Но настоящее «добро» в необходимые для отъезда сжатые сроки оформления документов давали другие инстанции: горком, отсюда требовалась партийная лояльность кандидата, министерство, которое обычно доверяло институту, и, главное, Большой дом. Словом, это была игра «любит – не любит», «успеет – не успеет», за исходом которой с интересом наблюдали наши друзья, начальники и родственники.
Из трех резолюций только резолюция по моему письму на командировку привела к оформлению документов на выезд. Для моих друзей со временем были реализованы совсем другие резолюции, потому, что они фактически были нештатными зарубежными путешественниками по их положению и разговорному английскому. Они подходили для загранкомандировок, были внешне привлекательными, спокойными и разумными людьми, подготовленными профессионально и проверенными для выполнения таких миссий. Но каждый из них был хорош и в своём роде. Н. Ф. был из благословенной Белой Руси и стал у нас признанным лидером, вдохновителем большого коллектива. В. А. был человеком компромисса и, если надо, всепрощающим исполнителем; коллектив отдела из нескольких лабораторий он объединял эрудицией, мягкостью и иронией.
Я полностью не уверен, но думаю, что Н. Ф. мог быть «баловнем» кэгэбэшников. Ведь за рубежом он работал систематически в одном месте, в центральное бюро МЭК в Швейцарии, и ездил он туда постоянно на протяжении ряда лет. Такое не позволялось никому, кто не был особо доверенным для КГБ. Как абсолютно здоровый русский человек, он имел слабость к алкоголю, но для него в ту пору это не было дефектом, скорее наоборот. К нему подходила поговорка: «пьян, да умён – два угодья в нём». Выпивка делало его, очень сильного человека, как бы уязвимой личностью для системы, которая не жаловала сильных, да ещё и неуязвимых людей. С учётом этого изъяна он был свой, поддающийся контролю, человек.
Что касается В. А., не думаю, что на нём была печать КГБ, потому что он представлялся в деле общения с людьми
В частности, В. А. вернулся из Лондона незадолго до того, как я отправился туда, и рассказал мне последние лондонские новости: открытие станции метро Хитроу и начало рождественской распродажи. Его визит в Лондон был для него всего лишь одним в ряду других визитов и не более. Он был членом нашей представительной делегации на какой-то конференции и жил в общежитии нашего посольства: вся компания хорошо знакомых людей в одной квартире. Таким образом, он имел в Лондоне работу, удобную крышу, рационально пользовался транспортом и экономил валюту для финального шопинга. Но Лондона и лондонцев он по-настоящему не увидел, да и не очень этого хотел.
В отношении меня, никто не верил в будущее моего визита не потому, что я не был специалистом по теме командировки, а из-за слишком низкой организационной вероятности такого события. Это было моё первое поползновение выехать к буржуям, хотя у союзников по СЭВ я уже побывал. Обычно перед удачной поездкой было необходимо сделать две-три бесполезных попытки выехать в капстрану. К примеру, чемпионом института по безуспешным потугам такого рода в ту пору был начальник крупного подразделения и хороший мужик Лиходаев. Он условно пропутешествовал по всему миру в мыслях, когда старательно готовился к очередной зарубежной поездке, систематически знакомился с вопросами командировок, покупал обновки. Увы, забегая на много вперёд, за рубеж он так ни разу и не попал. Почему это было именно так, никто не знал, но от этого ему не было легче. Необходимые для поездки бумаги всякий раз запаздывали. Его всегда ждал провал, и все это знали. Возможно, это было потому, что в его фамилии бык корень «лихо».
Вероятность успеха моего отъезда колебалась по трезвым оценкам друзей от 30 до 10 процентов. Однако неожиданно для меня всё в деле оформления документов стало складываться в лучшем виде. Игра проходила по правилам и в нужное время. Инстанции доверяли человеку. Было бы странно, если бы они не делали это: я много и небезуспешно работал на благо тематики и исправно платил партийные взносы.
Опасность опоздать на праздник появилась с традиционной стороны. Мои документы на отъезд застряли в Большом доме (департамент КГБ в Ленинграде). В 1977 ключники застенков этого штаба борьбы с контрой превратились в простых клерков, но профицит революционности и власти в этой серьезной организации остался. Свежее поколение чекистов под мудрым руководством товарища Андропова готовились к новому удару по внутреннему врагу. Они делали диссидентов, наспех готовили из них героев и мучеников. Эта работа увеличивала рейтинг противников системы и, в конечном итоге, оказала неоценимую помощь в её распаде. Во всяких других делах клерки могли позволить себе быть неторопливыми и даже забывчивыми. Каждый выезжавший специалист, кто бы он ни был, должен был ждать их окончательного решения, быть или не быть зарубежной поездке. Как правило, они давали разрешение, но очень часто слишком поздно. Как соотносились в этой странной статистике случаи обычного разгильдяйства, профессионального высокомерия и вежливых отказов по существу, сказать не берусь.
Но, чу! Наглый Давид пощекотал Голиафа, и великан чихнул от удовольствия. Как только я почувствовал по сроку оформления документов опасность задержки, я использовал первую же возможность и рассказал, это случилось на ходу, на ногах и в коридоре, главному инженеру нашего института Эрнста Дмитриевича (Э..Д.), который ранее наложил резолюцию на пресловутом письме, дав добро на поездку. Я поведал ему о моем предчувствии краха плана выезда. А понимающий Э. Д. тут же, очень удачно, переадресовал моё опасение заместителю директора по кадрам тов. Знамову.