Шрифт:
Глава 1
Дождь лил ровной стеной, по оконному стеклу бежали бесконечные ручейки воды, время от времени совсем скрывая промокшую траву и деревья, с которых сыпались капли. Темное небо тяжело нависло над землей, и то и дело по нему прокатывался глухой раскат грома, а за ним следовала вспышка молнии, освещавшая погруженную в сумрак комнату. Сад снаружи был обнесен высокой стеной, и Домине размышляла, почему ее присутствие, раньше напоминавшее ей о тюрьме, теперь воплощало в себе все то, что было для девушки привычным и надежным.
Почему он не приехал? — спрашивала она себя снова и снова.
Она поднялась со стула у окна и начала беспокойно мерить шагами комнату, обхватив руками плечи, словно защищаясь от преследовавших ее дурных предчувствий. Девушка бросила взгляд на часы, которые носила на запястье. Неужели всего лишь половина четвертого? Казалось, после ленча прошло уже гораздо больше двух часов. Возможно, если бы не было так темно и уныло, она чувствовала бы себя лучше.
Она снова села к окну, прижалась носом к стеклу, стала рисовать пальцем — за что ее уже не раз наказывали — на образовавшемся от ее дыхания пятне, потом в нетерпении стерла нацарапанную рожицу вздохнула.
Сколько ей еще придется ждать? Домине потянулась за сумочкой, порылась в ней и вытащила припрятанную на дне пачку сигарет. Странно было думать о том, что с сегодняшнего дня никому не будет дела до того, курит она или нет. Она поморщилась. Конечно, если только Джеймс Мэннеринг ничего не имеет против курящих девушек. Она подавила зарождавшуюся панику, торопливо достала коробок спичек и прикурила. Глубоко затянувшись, она вынула сигарету изо рта дрожащими пальцами, а обгорелую спичку сунула обратно в коробок. Ничего хорошего не выйдет, даже теперь, если сестра Тереза застанет ее с сигаретами. Не так-то просто избавиться от привычек девятилетней давности.
Она снова выглянула из окна. Отсюда были видны сады, а далеко справа, если прижаться лбом к стеклу, можно было разглядеть дорогу, ведущую к главному входу в монастырь Святых Сестер.
Нервное напряжение усилилось, когда с дороги за стенами монастыря донесся шум мотора машины; но звук постепенно затих вдали, и она поняла, что кто бы ни был за рулем, он проехал дальше мимо запертых ворот в начале подъездной дороги.
Домине поежилась. Скорее всего, ей недолго осталось ждать. Разве Джеймс Мэннеринг не понимал, насколько она должна быть взволнована? Неужели он считал, что она воспримет новости об изменении своего положения бесстрастно, что воображение не станет тревожить ее картинами будущего?
Девушка снова встала, подошла к пустому камину, затушила сигарету, окурок сунула к спичкам, а коробок спрятала на дне сумочки. Потом достала пудреницу и окинула взглядом свое отражение в маленьком зеркальце. Зеркал в монастыре было немного, а отражение в покрытом пудрой стеклышке оказалось смазанным. Что о ней подумает Джеймс Мэннеринг? — лениво размышляла она. И что она подумает о нем? А что можно думать о человеке, которого никогда не видела? И на которого внезапно возложили ответственность за тебя?
Она откинула в сторону неаккуратно подстриженную каштановую челку, свисавшую на лоб. На ее взгляд, ничего красивого в оливковой коже и больших карих глазах не было. Ее брови и ресницы были черными — это она считала большим преимуществом, ведь девушкам разрешали пользоваться только пудрой и губной помадой, и то в минимальных количествах. Волосы у нее были длинные, густые и шелковистые, особенно когда она их тщательно расчесывала, но поскольку они всегда были заплетены в косу, никто не мог оценить их по достоинству.
Вздохнув, Домине убрала пудреницу и принялась сочинять, что она скажет Джеймсу Мэннерингу, когда тот приедет. Трудно было решить наверняка, как вести себя с ним, — она почти ничего о нем не знала. Разумеется, поскольку он был сверстником ее отца, ему должно быть за сорок; его профессия — драматург — не очень воодушевляла. Скорее всего, он ужасно «авангардный» и будет сыпать всякими жуткими длиннющими прилагательными, которые она слышала от художников в местном кафе-баре каждый раз, когда с парочкой подруг ходила в город по особым случаям вроде чьего-нибудь дня рождения. Девушка решила, что он должен приходиться ей дядей, хотя их не связывало кровное родство. Ну почему, почему дедушка Генри сделал это? Чего он хотел добиться? Столько лет отказывался признать его своим сыном — и вдруг сделал наследником!
Она покачала головой. Не то чтобы ее особо беспокоили деньги, только будь она на полгода старше — все было бы гораздо проще. Тогда ей уже было бы восемнадцать и она могла бы отказаться от чьей бы то ни было помощи.
А пока ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться условиям завещания дедушки. Она не присутствовала на его похоронах и даже ни разу не бывала в «Грей-Уитчиз», дедушкином поместье в Йоркшире, где он жил девять месяцев в году. Остальные три он посвящал Домине, и в это время они ездили в отель в Богноре, который стал единственным ее домом, кроме монастыря. Там они проводили все пасхальные, летние и рождественские каникулы за последние девять лет.
Домине оперлась подбородком на руки, гадая, что бы с ней стало девять лет назад, если бы не вмешался дедушка Генри. Она еще помнила ужас крушения поезда — катастрофу, в которой погибли ее родители, в ушах стоял визг тормозов, скрежет переворачивающихся вагонов, вопли женщин и крики детей. Она снова вздрогнула. Ей до сих пор снились кошмары.
Тогда дедушка Генри стал избавителем, забрав восьмилетнюю Домине из одиночества и отчаяния приюта и поместив ее в сравнительный комфорт и приятную атмосферу монастыря Святых Сестер. Не то чтобы дедушка Генри был религиозным человеком, но он уважал церковь и ее принципы; а так как он утверждал, что никак не может держать Домине при себе все время, они проводили вместе только каникулы. Совсем скоро девушка надеялась покинуть монастырь и отправиться в колледж, а может, даже в институт. Она была умной и способной, и сестры не сомневались, что ее ждет хорошее будущее. Но все изменилось после внезапной смерти дедушки. Он был дядей ее отца, мужем сестры ее бабушки, и поэтому его забота о Домине заслуживала восхищения, так как они были связаны весьма отдаленными узами. Но своих детей у него не было, по крайней мере он так говорил, и он дал Домине ту моральную поддержку, в которой она так нуждалась. Но теперь…
Она вздрогнула почти виновато, когда открылась дверь и вошла сестра Тереза, сочувственно глядя на нее.
— Ну, Домине, ты готова? — с улыбкой спросила она. Глаза девушки расширились. Ее сердце неистово забилось.
— Вы хотите сказать — он здесь?
— Да, мистер Мэннеринг приехал, — ответила сестра Тереза. — По-моему, он с трудом нашел монастырь в такой проливной дождь. И потом, на дороге не так уж много знаков, не так ли?
Домине покачала головой.