Веретено
Шрифт:
— Там у меня… я в соседней комнате, — он кивнул головой, точно приглашая, — через стенку. Так вот, там у меня вдруг, ни с того ни с сего…
— Ни с того ни с сего здесь ничего не бывает, — насмешливо перебила она его. — Дальше?
— Погас свет ни с того ни с сего. Вот только у меня погас. А у вас, я гляжу, горит.
— Ну горит, и что?
— Но это же ненормально.
— Так. Вы хотите, чтобы и у меня погас свет?
— Нет, не хочу, но…
— Что — но? Вы когда сюда приехали? А?!
— Я? — озадаченный Сергей Порфирьевич
— Час? — женщина хохотнула, высоко, по-птичьи вскинув горло. — Странный вопрос. Это ведь смотря для кого как. Так, ну для вас, пожалуй… полвторого ночи.
— А! — Сергей Порфирьевич наконец оживился. — Ну тогда… я приехал сюда вчера вечером. Или, погодите… кажется, в полдень!
— Так. И что было дальше?.. Да не торчите вы уже в дверях, как почтальонка с похоронкой. Проходите. Сядьте. Кофе не предлагаю, потому как нету.
Сергей Порфирьевич, стесненно втянув голову в плечи, вошел. Комната как комната. Такая же, как у него там, за стенкой. То же кресло, тот же телевизор на тумбочке, те же волнистые белоснежные дюны за окном. Только горит свет и ещё — фотокарточка на стене. Просто фотокарточка, без рамки. На ней женщина с длинными русыми волосами до спины. Красивой, полной рукой с ямочкой на локте прижимает к себе темноволосого мальчика в очках, в белой футболочке. Она улыбается кому-то незримому. Счастье, любовь, безмятежность.
— Так. Ну так что же все-таки было дальше? То есть, нет, не так. Что было вначале? С какой стати вы вообще здесь оказались? Место тут— сами видите. Бывает и получше, как говорится.
— Я? — Сергей Порфирьевич отчего-то с трудом оторвался от фотографии на стене. — Ну… Я ехал. Кажется… ну да, я едва не заснул за рулем. Да, собственно, и заснул, вообразите! На какое-то мгновение. А там — здоровущая такая фура на перекрестке. Да. И надпись такая красная, размашистая, наискосок, как молния. Я даже успел прочитать. «ОРФЕЙ». Представляете?! Вообще, скажу вам, день у меня был тяжелый. Во всех отношениях. Жара ещё эта адова. Так вот, эта фура…
— Погодите. Как вы сказали? Жара? Сегодня? Вы уверены?
Сергею Порфирьевичу вдруг стало не по себе. Даже, как будто, в жар бросило.
— Ну да, — он смущенно поморщился. — Да, в самом деле, какая жара среди зимы. Сугробы, ели…Что-то я запутался. Ну так вот, значит, фура. Она стояла на перекрестке как-то в раскорячку, наискосок….
— И вы в нее врезались?
— Я?.. Да нет… Нет! Вы что! — Он даже усмехнулся. — У меня ж скорость было под сто двадцать, наверное. Меня бы размазало в повидло!
— Так вы затормозили? Вы помните, как вы затормозили?
— Ну разумеется, я затормозил, иначе бы…
— Так помните или нет?!
— Ну да… — Сергею Порфирьевичу вновь стало не по себе. — Конечно, затормозил. Иначе бы сейчас я не с вами. Я бы сейчас с ангелами разговаривал.
Тут женщина почему-то криво усмехнулась и покачала головой.
— Ангелов в природе нет, уж поверьте.
— Ангелов-то нет, положим. Но почему вы так странно смотрите?
Женщина в самом деле смотрела словно мимо него, на кого-то неразличимого, кто был сейчас будто бы за его спиной. Сергей Порфирьевич с трудом подавил в себе желание обернуться.
— Это я не на вас. Это — так. Ладно хорошо, вы затормозили, — голос её стал низким и хрипловатым. — Допустим. Хотя вы как-то неуверенно говорите. Что было дальше? Вы можете припомнить?
— Припомнить! Что значит припомнить! Конечно, могу. Странные вопросы у вас…
И тут он понял, что, внезапно нахлынувшие растерянность и раздражение его как раз и вызвано тем, что он не то что бы не может это вспомнить. Может. Но воспоминание это, как подкрашенный ртутный шарик, то и дело уворачивается от него, дразнит, отскакивает, но и не исчезает совсем.
— Ну так что!?
— Ой, да что ж вы все кричите-то?! Дальше… Так. Ну дальше я подумал, что так вот ехать просто рискованно. Надо хоть немного, но поспать, — он заговорил оживленно, жестикулируя, будто помогая самому себе. — Поначалу думал: съеду на обочину да и покемарю. Потом вижу— мотель этот. Название-то какое — «СНЕГ»!.. Кстати, никогда прежде не видел мотеля этого. Да и обочин там нету. Вообразите! Нету никаких обочин! И съехать некуда. Дорога — как долбленый жёлоб. Сугробы, сугробы по обе стороны. Ну так вот, значит мотель. Странное какое заведение. Даже документов не попросили. Просто дали ключи, и всё молча. Ну вот, поднялся на второй этаж. Бухнулся, не раздеваясь в кресло и уснул. Тут же… Потом проснулся, видимо, так крепко спал, что долго не мог вспомнить, где я и как вообще сюда попал. Потом телевизор включил. От нечего делать. А там…
— А там?!
— А что там. Фильм какой-то был. Муть. Больше похоже на любительскую съемку. Хотя сейчас это модно. Дорога. Вот примерно такая же, как я говорил — без обочин, без поворотов. Просто ложбина кротовая. Закрытый шлагбаум, станция заброшенная, ржавые цистерны. Дороги нет. Потом — некая криминальная свара. Шпана какая-то обкуренная. Кажется, там всё кончилось плохо. Женщина кричала. Жуть, в общем. Вы тоже смотрели?
— Я? — Женщина отозвалась чуть помолчав, глянула на него точно с тяжелого сна. Недвижный взгляд её вновь прошёл как-то сквозь него, как через сито. — Пожалуй, смотрела. Только давно… Однако теперь ясно.
— Что ясно?
— Вам надо уезжать отсюда. Немедленно.
— Ух ты, прозвучало-то как. Как у Агаты Кристи.
— Это не смешно. Сейчас идите к себе в номер. Соберите манатки, если они у вас есть, садитесь в машину и езжайте уже. Слушайте! Я не знаю, что там может случиться. Может, то же, что и в той киношке, что вы видели — шлагбаум, цистерны, шпана. Может, что другое. Скорее всего… Не перебивать меня! Так вот, вам надо обязательно, любой ценой выбраться отсюда. Через шпану и шлагбаумы, цистерны, таверны, каверны… Обратно — нельзя. Ясно? Тогда — всё, прощайте!