Верхний ярус
Шрифт:
Один отрывок она то ли из страха, то ли из научной скрупулезности все время подрезает, а он вырастает опять. «Деревья знают, когда мы рядом. В нашем присутствии химия их корней и ароматы листьев меняются… Когда вы чувствуете себя хорошо после прогулки по лесу, возможно, дело в том, что какой-то вид вас подкупил. Так много удивительных лекарств получено из деревьев, а мы едва начали изучать то, что они нам предлагают. Деревья давно пытаются достучаться до нас, но они говорят на чересчур низких частотах, чтобы люди сумели их услышать».
Она выбирается из-за стола со стоном, ни для кого не предназначенным. В передней кладовке находит вложенные друг в друга картонные коробки, которые они с Деннисом всегда выбрасывали с огромным трудом. Заплесневелые коробки, хранящиеся десятилетиями. Кто знает, когда понадобится
Едва запечатав коробку упаковочной лентой, Патриция ее опять вскрывает. Последняя строчка последней главы все еще неверна. Она смотрит на то, что написала, хотя фраза давно запечатлелась в ее памяти. «Если повезет, некоторые семена сохранят жизнеспособность в хранилище с контролируемой средой внутри склона горы Колорадо до того дня, когда бдительные люди вернут их в землю». Она поджимает губы и дописывает: «Если нет, другие эксперименты будут продолжаться сами по себе еще долгое время после того, как человечества не станет».
— Так, наверное, лучше, — говорит она вслух. — Верно?
Но призрак на сегодня закончил диктовать.
Когда коробка готова к отправке, Патриция готовится ко сну. На омовения уходит мало времени, на уход за собой — еще меньше. Затем чтение, ее ежевечерняя тысяча миль до залива. [76] Когда глаза начинают слипаться, она заканчивает стихами. Сегодняшнее стихотворение — китайского поэта Ван Вэя, двенадцативековой давности, из антологии поэзии, по которой Патриция привычно странствует наугад:
76
Отсылка к книге американского натуралиста Джона Мьюра A Thousand-Mile Walk to the Gulf (1916).
Потом речные воды плещутся над головой Патриции, и она понимает, что сил больше нет. Гасит тусклую, маломощную лампочку, прикрепленную к изголовью кровати. Остается только луна. Патриция переворачивается на бок и сворачивается калачиком, уткнувшись лицом в холодную подушку. Через минуту уголок ее рта растягивается в неизменной улыбке.
— И ничего я не забыла. Спокойной ночи.
Ночь спокойна.
АДАМ В ПАРКЕ ЦУККОТТИ, Нижний Манхэттен. На этот раз фактический материал находит его сам. Силы, которые он изучал всю свою профессиональную жизнь, снова буйствуют и веселятся в самом центре Финансового округа, в нескольких кварталах к югу от места его работы и проживания. Парк шумит. Угловатые кроны гледичий уже пожелтели, а под ними повсюду спальные мешки и палатки: лагерь с видом на небоскребы. Сотни людей спали здесь прошлой ночью, в очередной раз. Они засыпают под песни протеста и просыпаются, когда приносят бесплатную горячую еду от шеф-поваров пятизвездочных ресторанов, которые сочувствуют протестующим. Только вот Адам не уверен, что те сами понимают, в чем смысл их протеста. Таковой в процессе разработки. Для девяноста девяти процентов он заключается в справедливости. Тюрьме для предателей-финансистов и ворюг. Всплеске добросовестности и порядочности на всех континентах. Свержении капитализма. В счастье, которое рождается благодаря чему-то еще, кроме насилия и жадности.
В городе запрещен любой усиленный звук, но человеческий мегафон не остановить. Одна женщина начинает скандировать, а люди вокруг нее следуют примеру.
— Банки откупились.
— БАНКИ ОТКУПИЛИСЬ!
— А нас продали.
— А НАС ПРОДАЛИ!
— Оккупируем.
— ОККУПИРУЕМ!
— Чьи это улицы?
— ЧЬИ ЭТО УЛИЦЫ?
— Наши улицы.
— НАШИ УЛИЦЫ!
Все еще решительно молодые, хранящие верность мечтам юности о спасении всего мира. Но среди жилетов в этническом стиле и рюкзаков есть и мужчины старше Адама. На бурных заседаниях, которые происходят тут и там по всему скверу, женщины за шестьдесят делятся опытом, вспоминая прошлые бунты. Люди в трико крутят педали закрепленных велосипедов, вырабатывая электричество для ноутбуков оккупантов. Парикмахеры стригут бесплатно, раз уж банкиры не спешат подравнивать кончики. Люди в масках Гая Фокса раздают листовки. Студенты колледжа встают в кольцо и бьют в барабаны. Адвокаты за хлипкими походными столами дают юридические консультации. Кто-то усердно портит вывески:
В ПАРКЕ ЗАПРЕЩЕНО КАТАТЬСЯ НА СКЕЙТБОРДАХ, РОЛИКАХ И ВЕЛОСИПЕДАХ
В ОСТАЛЬНОМ, ДРУЖОК, ВСЕ ХОРОШО
А какой же цирк без оркестра? Целый батальон гитар — одна из них с надписью «Этот инструмент убивает внутридневных трейдеров» — объединяются, чтобы сыграть припев из тоскливой баллады в стиле кантри:
И полиция чинит мне препятствия, куда бы я ни пошел, Потому что у меня в этом мире нет дома. [77]77
Отрывок из баллады Ain't Got No Home («У меня нет дома») американского музыканта и певца в стиле фолк и кантри Вуди Гатри (1912–1967), с 1943 года выступавшего с гитарой, на которой было написано This machine kills fascists («Этот инструмент убивает фашистов»).
За дальним углом сквера — незаживающая рана. Дыра в куполе из крон уже давно заросла, но все равно саднит. С момента падения башен прошло десять лет. Подсчеты поражают Адама. Его собственному сыну всего пять, но кажется, теракт случился недавно. Дерево, груша Каллери, которое выжило, наполовину сгорев и с вырванными корнями, недавно вернулось в добром здравии на Граунд-Зиро.
Он протискивается сквозь толпу рядом с Народной библиотекой. Невольно задевает полки и мусорные баки. Вот «Подчинение авторитету» Милгрэма с миллионом пометок бисерным почерком на полях. Вот собрание сочинений Тагора. Много Торо и еще больше копий «Ты против Уоллстрит» [78] . Книги можно брать, здесь верят в честность. Ему кажется, что это попахивает демократией.
78
Имеется в виду популярное пособие для начинающих инвесторов, впервые опубликованное в 2009 г. (автор — Натали Пейс)
Шесть тысяч книг, и в подобном изобилии маленький томик всплывает на поверхность, как ископаемое, извергнутое торфяным болотом. «Золотой определитель насекомых». Ярко-желтая обложка — единственное настоящее издание этой классики. Потрясенный Адам берет ее и открывает, готовый увидеть на титульной странице собственную смазанную фамилию, которую старательно вывел большими буквами, давя на карандаш № 2. Но там чужая подпись, написанная чернилами по методу Палмера: «Рэймонд Б.».
Страницы пахнут плесенью и чистотой детской науки. Адам листает, вспоминая все. Полевые тетради и домашний музей естественной истории. Тину из пруда на стеклышке дешевого детского микроскопа. И, конечно, мазки лака для ногтей на тельцах муравьев. Каким-то образом ему удалось провести всю свою жизнь, повторяя этот эксперимент. Он поднимает глаза от миниатюрной страницы — «Долгоносики и ручейники», — чтобы окинуть взглядом этот счастливый, разъяренный, анархичный рой. На протяжении нескольких секунд он видит систему званий и обязанностей, ритуальные танцы, следы феромонов, которые ощущаются изнутри улья как чистая физика, влияние гравитации. Ему хочется покрасить их всех лаком и подняться на сороковой этаж соседней высотки, чтобы получше рассмотреть. Он словно настоящий естествоиспытатель. Он словно десятилетний ребенок.