Верхний ярус
Шрифт:
Можно путешествовать всюду, просто оставаясь на месте».
Она это видит и слышит, внимая непосредственно, всей кожей. Будут пожары, невзирая на все попытки их предотвратить, а также болезни, ураганы и наводнения. А потом Земля станет иной, и люди будут изучать ее заново. Распахнут хранилища семян. Порослевый лес поспешит вернуться, податливый и шумный, перебирая варианты бытия. В его недрах появятся новые виды, незнакомые формы, прячась среди теней. Каждая цветная полоска на покрытой ковром Земле восстановит
Наступает заря следующего дня. Солнце поднимается так медленно, что даже птицы забывают о существовании чего-то еще, кроме рассвета. Люди возвращаются в парк, направляясь на работу, встречи и по другим неотложным делам. Зарабатывают на жизнь. Некоторые проходят в нескольких футах от преображенной женщины.
Мими приходит в себя и произносит свои самые первые слова Будды.
— Я голодна.
Ответ приходит сверху: «Будь голодной».
— Я хочу пить.
«Испытывай жажду».
— Мне больно.
«Пребывай в покое и ощущай».
Она поднимает глаза и видит темно-синюю брючину. Выше, вдоль складки, мимо ремня с рацией, наручниками, пистолетом и дубинкой, мимо синевато-черной выглаженной рубашки и значка, к лицу — мужчины, мальчика, родственного существа, — чьи глаза смотрят прямо на нее. Он глядит, встревоженный зрелищем: пожилая женщина разговаривает с деревом, которое в ответ машет ей раскидистыми ветвями.
— С вами все в порядке?
Она пытается пошевелиться, но не может. Голос не слушается. Конечности окоченели. Только пальцы едва двигаются. Она не отводит взгляда, готовая принять любое брошенное обвинение.
«Виновна, — говорят ее глаза. — Невиновна. Ошиблась. Была права. Живу».
ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ КЛЕТЧАТОМ ПАЛЬТО возвращается на следующий день в сопровождении двух крепких двадцатилетних близнецов в куртках из овчины и огромного мужчины с вороньим профилем и комплекцией мидл-лайнбекера [94] . У них тяжелая бензопила, две маленькие тележки и еще одна лебедка с крюком. У мужчин есть такое пугающее свойство: соберите нескольких, дайте им простые машины — и они сдвинут мир.
94
Мидл-лайнбекер — позиция игрока в американском футболе.
Стихийная бригада работает по многу часов, понимая друг друга без слов. Вместе они перетаскивают на место последние трупы сосен и елей, болеутоляющей ивы и вяжущей березы. Затем стоят в тишине и рассматривают конструкцию, которую разложили на лесной подстилке. Форма арестовывает их. Зачитывает права. «У вас есть право присутствовать. Право свидетельствовать. Право изумляться».
Мужчина в клетчатом пальто стоит, уперев руки в бока, и смотрит на послание, которое только что написали впятером.
— Это хорошо, — говорит он, и парни соглашаются, ничего не говоря.
Ник стоит рядом с ними, опираясь на еловый посох — такой, который может расцвести, если воткнуть его в землю. Его приятели начинают скандировать на очень древнем языке. Нику кажется странным, как мало языков он понимает. Полтора человеческих. Ни одного из всех остальных языков живых, говорящих существ. Но то, что эти люди напевают, Ник отчасти осознает, и когда песня заканчиваются, он добавляет «Аминь» хотя бы потому, что это, возможно, самое древнее известное ему слово. Чем старше слово, тем больше вероятность того, что оно полезное и верное. На самом деле, он читал однажды, еще в Айове, в ту ночь, когда женщина пришла, чтобы ввергнуть его в жизнь, полную неприятностей, что слово tree — дерево — и слово truth — правда — происходят от одного корня.
Куски погибших деревьев, которые они перетащили, змеятся в живых зарослях. Спутники, находящиеся высоко над этим произведением, уже делают снимки с орбиты. Фигуры превращаются в буквы с изящными завитками, а буквы составляют три гигантских слова, видимых из космоса:
И ВСЕ-ТАКИ
Ученики будут ломать голову над посланием, которое возникло вблизи выделяющей метан тундры. Но потом в мгновение ока вырастят новые нейронные связи. Уже сейчас слова зеленеют. Торопливо прорастают мхи; жуки, лишайники и грибы превращают бревна в почву. Ростки укореняются в щелях кормилиц, питаясь гнилью. Вскоре новые стволы превратят слова в растущую древесину, следуя очертаниям гниющих курганов. Пройдет еще два столетия, и восемь живых букв растворятся в клубящихся узорах, в переменчивости дождя, воздуха и света. И все-таки — как ни крути! — на какое-то время они останутся различимыми: те самые слова, которые жизнь повторяет с самого начала.
— Мне пора возвращаться, — говорит Ник.
— Куда?
— Хороший вопрос.
Он смотрит в северные леса, куда его манит следующий проект. Ветви гладят солнце, смеются над гравитацией, еще толком не распустившись. Что-то шевелится у основания неподвижных стволов. Ничто. Теперь — всё.
«Вот это, — шепчет голос совсем рядом. — Это. То, что нам даровано. То, что мы должны заслужить. Этому не будет конца».