Верхний ярус
Шрифт:
Потом на нее обрушивается осознание очевидного факта: почему в ее дверь никто не постучал. Она резко выпрямляется, прижимается спиной к сосне. Еще один подарок, еще хуже, чем от Адама. Этот незадачливый мальчик-мужчина обменял две жизни на ее собственную. Если она сейчас сдастся, то убьет его, уничтожит смысл его ужасной жертвы. Если продолжит скрываться, придется смириться с тем, что за ее свободу заплатили двумя жизнями. Вопль зарождается в глубине легких, задерживается там и нарастает. Она недостаточно сильна, недостаточно щедра для любого из этих путей. Она хочет наброситься на него в ярости; она хочет поскорее отправить послание об абсолютном прощении. В отсутствие
ДУГЛАС ПОД ОКНОМ ощупывает уплотнение в боку. Когда это занятие утрачивает притягательность, он садится обратно за стол. Запускает аудио, опять вставляет наушники. Курс возобновляется. Профессор что-то бессвязное повествует о лесных пожарах. Наверное, это метафора. О том, как огонь создает новую жизнь. Она упоминает слово, которое стоило бы произнести по буквам, пощадив слушателей. Название шишек, которые раскрываются только при высокой температуре. И деревьев, которые размножаются и растут только благодаря огню.
Профессор возвращается к своей главной теме: массивному древу жизни, которое раскинуло обширные цветущие ветви. Кажется, это все, что оно желает делать. Строить догадки. Меняться, приспосабливаться к обстоятельствам. «Ныне хочу рассказать вам о том, как живые существа обретают формы новые», — говорит она. Дуглас не совсем понимает, к чему клонит эта леди. Она описывает взрывной расцвет разнообразия форм, появление ста миллионов новых ответвлений и веточек на одном громадном стволе. Она рассказывает про Тане-махуту, Иггдрасиль, Цзянь-му, Древо Добра и Зла, несокрушимое древо Ашваттху, у которого корни вверху, а ветви — внизу. Затем возвращается к изначальному Мировому Древу. Говорит, что оно падало по меньшей мере пять раз и снова возрождалось из пня. Сейчас древо вновь падает, и чего ждать в будущем — поди знай.
«Почему ты ничего не сделал? — спрашивает голос на кассете у Дугги. — Ты же там был?»
И что он должен сказать? Как, блин, ответить? Мы пытались? Мы старались, мать вашу?..
Он останавливает воспроизведение и ложится. Придется одолевать программу колледжа с десятиминутными интервалами. Он трогает пальцами орех в боку. Надо проверить, что это. Но спешить некуда — посмотрим, как будут развиваться события.
Дуглас закрывает глаза и опускает голову. Он предатель. Он отправил человека в тюрьму до конца его дней. Мужчину с женой и маленьким сыном, такими же, как жена и ребенок, которых у Дугласа никогда не было. Чувство вины давит на грудь, как всегда в такой час, словно он попал под машину. Он снова рад, что тюрьма лишила его всех острых вещей. Кричит, как животное, которое попало в ловушку. На этот раз охранник даже не удосуживается проверить, в чем дело.
Над ним, за окном, расположенным слишком высоко, чтобы что-нибудь увидеть, возвышается Мировое Древо, которому четыре миллиарда лет. А рядом — крошечная имитация, на которую он пытался взобраться однажды, давным-давно. Ель, пихта, сосна? В тот раз его ударили по яйцам, а Мими смотрела, как ему разрезали джинсы. И снова он ступает на ветви, как на лестницу, ведущую куда-то выше слепых и испуганных людей.
Он прикрывает закрытые глаза ладонью и говорит: «Прости меня». Прощения нет и никогда не будет. Но у деревьев есть одна грандиозная особенность: даже когда он не может их увидеть, даже когда он не может подойти, даже когда он не может вспомнить, как они выглядят, он способен карабкаться, и деревья вознесут его высоко над землей, позволив узреть изогнутый край земного шара.
ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ КЛЕТЧАТОМ ПАЛЬТО говорит собаке несколько слов на таком древнем языке, что они звучат как камни, брошенные в ручей, как шелест иголок на ветру. Собака немного сердится, но уходит куда-то в лес. Гость взмахом руки направляет Ника к другому месту захвата на тяжелом бревне. Вместе, короткими, яростными рывками, они вкатывают его в единственно возможное место.
— Спасибо, — говорит Ник.
— На здоровье. Что дальше?
Они друг другу не представились. От имен толку не больше, чем этим существам вокруг них — от слов вроде «ель» или «пихта». Они ворочают бревна, которые Ник ни за что на свете не сдвинул бы с места в одиночку. Воплощают идеи друг друга почти без слов. Человек в клетчатом пальто тоже видит змеящиеся очертания как бы сверху. Вскоре он начинает их совершенствовать.
Где-то далеко трещит ветка, и треск проносится через подлесок. В этих лесах водятся норки и рыси. Медведь, карибу и росомахи, хотя они не показываются людям даже мельком. А вот птицы преподносят себя, как подарок. И повсюду экскременты, следы, свидетельства незримой жизни. Пока они работают, Ник слышит голоса. На самом деле, один голос. Он повторяет то, что говорит ему уже несколько десятилетий, с тех пор как умерла та, кому этот голос принадлежал. Он так и не понял, что с ними делать, с этими словами обо всем и ни о чем. Он так и не постиг их истинный смысл. Они как незаживающая рана. «То, что у нас есть, никогда не закончится, правда? То, что у нас есть, никогда не закончится».
Он и его спутник работают, пока не меркнет свет. Они прерываются, чтобы поужинать. А заодно и пообедать. Нику стоило бы помалкивать, но прошло слишком много времени с той поры, как ему в последний раз перепала роскошь человеческого общения, и удержаться невозможно. Он взмахом руки указывает на хвойные деревья.
— Просто поразительно, как много они говорят, когда им позволяешь. Их не так уж трудно услышать.
Мужчина усмехается.
— Мы пытаемся сказать вам это с 1492 года.
У мужчины есть вяленое мясо. Ник делит последние фрукты и орехи.
— Скоро мне придется подумать о пополнении запасов.
По какой-то причине его коллега тоже находит это забавным. Мужчина вертит головой, как будто намекая, что в лесу всюду есть пища. Что люди могут жить здесь и умереть, стоит только присмотреться и прислушаться. Из ниоткуда, в мгновение ока к Нику приходит понимание того, что ему говорили голоса Адиантум. «Чудеснейшие порождения четырех миллиардов лет развития жизни нуждаются в помощи».
Не они; мы. Помощь может прийти отовсюду.
ВЫСОКО НАД ТЮРЬМОЙ АДАМА новые существа взмывают на спутниковую орбиту и спускаются обратно на поверхность планеты, повинуясь старым, исконным желаниям, первобытным императивам — смотри, слушай, пробуй, трогай, чувствуй, говори, присоединяйся. Они сплетничают друг с другом, эти новые виды, обмениваются открытиями, как ими изначально обменивался живой код. Начинают сплачиваться, сливаться, соединять свои клетки и создавать небольшие сообщества. Неизвестно, кем они могут стать через семьдесят плюс семьдесят лет.