Верховье
Шрифт:
– Мне дали первое задание – взять интервью у студента из Питера. Он приехал ремонтировать храм. Алексей, отвезете меня завтра в Суру? В Карпогоры мне не надо до пятницы.
– Как интересно! Вера молодец какая. Алексей, отвезешь внучку?
Вместо ответа «Нива» жестко тормознула. Алексей открыл окно и закричал:
– Мать, в дом иди!
На участке между избой бабушки Таи и избой Алексея рядом с черемухой стояла старая женщина. Она размахивала руками, прямо как ночью на обрыве. Я оглянулась на бабушку Таю, хотела понять, что происходит. Мы смотрели друг на друга, а затем услышали, как стукнула передняя дверца «Нивы», услышали, как быстрые шаги зашаркали, сминая под своей тяжестью траву, как сиплым голосом сын приказал матери возвращаться
Глава 9
После этого бабушка Тая целый час возилась со своими травами. Достала тетрадку, самую обычную школьную тетрадь в клеточку в светло-зеленой обложке, заляпанной чем-то охровым и угольно-черным. Страницы – волнистые от влаги, все в разводах и отпечатках толстых бабушкиных пальцев. На столе бабушка Тая разложила хлопковые мешочки, расставила стеклянные баночки. Ароматы вырывались наружу, перебивая друг друга. Бабушка брала где горсточку, где щепотку, где кусочек коры, где пару листочков и кидала в кастрюльку, что-то она давала мне понюхать, но ничего не объясняла. Она сказала, что сейчас может говорить только с травами. Она и правда что-то нашептывала им, а я сидела рядом, вдыхала что-то сосновое, что-то щавелево-яблочное, что-то травянисто-мятное и гладила мягкий мох, словно маленького мышонка.
Потом бабушка убрала все свои скляночки и сверточки и отправилась с кастрюлькой к соседям. Мне удалось урвать себе листик мяты (положила его под подушку) и немного мягкого мха, который я поглаживала, придумывая вопросы для интервью со студентом. Я записала все, что предложила у него узнать Вера Павловна, и на этом остановилась. Сосредоточиться было сложно. Я решила, что надышалась травами, и вышла посидеть на скамейке под нашими окнами. У кого-то из соседей галдел телевизор, лес на том берегу покачивался. Небо за ним потемнело, задумало грозу. Река беспокоилась, бежала, будто спешила укрыться от непогоды. А мне хотелось грозы, слишком уж было жарко.
Когда бабушка колдовала над травами, я вдруг вспомнила, как в детстве мама рассказывала мне истории про Пинегу, и из-за этих историй бабушкина деревня мне представлялась миром, где лешие крадут у грибников тропинки, а русалки полощутся у самого берега. Бабушке Тае в этом мире досталась роль доброй колдуньи.
Мама рассказывала, как однажды в жаркий полдень она с бабушкой Таей отправилась в лес. В какой-то момент они потеряли друг друга из виду, и мама испугалась, ведь лес она знала плохо. Она шла по тропинке, солнце обжигало кожу, а душное марево замедляло дыхание. Трава выглядела яркой, сочно-зеленой, цветы широко распахнулись и замерли, но почему-то совсем не было видно и слышно насекомых. Тишина давила так же, как и палящий зной. Тени совсем пропали. Слоистые облака неподвижно зависли над самыми верхушками деревьев. На секунду маме показалось, что кто-то крупный стоит у нее за спиной. Она повернулась, но никого не увидела. Хотела идти дальше, но тропинка исчезла, а ветви деревьев склонились так низко, что царапали лицо. Она пробралась сквозь спутанные цепкие ветки и вышла к просторному заросшему полю, где стояла одинокая сосна – здесь ее называют сосной лешего. Мама говорила, что в тот момент она забыла, как ходить, просто стояла и смотрела на сосну. Она была уверена, что кто-то заколдовал время и ее саму. Мама не помнила, сколько так простояла на пограничье между лесом и полем, первой половиной дня и второй, но расколдовала ее бабушка Тая. Она нашла маму и сказала, что в последний момент вырвала невестку из горячих лап Полудницы.
Еще мама говорила, что однажды при ней бабушка Тая оживила мертворожденного теленка, всего лишь прошептав ему что-то на ушко. А еще было, что у соседей стадо поросят по лесу разбрелось, найти никто не мог. А бабушка Тая отправилась одна в лес, там что-то сказала, что-то сделала, и все до единого поросята вернулись и после этого только у дома своего хозяина гуляли.
Иза ненавидела эти истории, поэтому мы с мамой закрывались в комнате и шептались, лежа под одеялом, оставив включенным только торшер. Тогда у нас над раскладным диваном на стене, как и у многих, еще висел ковер, и я рисовала на нем пальцами узоры, бродила по извилистым дорожкам, представляя, что я бреду все дальше и дальше по пинежскому лесу и спасет меня только колдовство.
А еще я любила, когда мама читала сборник пинежских загадок, который назывался «Загадки северных рек». Я постоянно загадывала маме что-нибудь оттуда.
– Мама, угадай. Что на сарай не закинешь?
– Дым, – отвечала мама.
– А что к стене не приставишь?
– Дорогу!
– Какая глупость, – вставляла Иза.
– Никого она не обижает, а все ее толкают, – не останавливалась я.
– Дверь! – смеялась мама.
Ответы, как и сами загадки, мы знали наизусть.
Все это осталось в глубоком детстве, и ни про каких леших и полудниц я не вспоминала, как и про бабушкино колдовство, пока не увидела все эти травы. Мне захотелось подкрасться к дому Алексея и заглянуть в окно – посмотреть, что делает бабушка Тая. Про икоту я от мамы никогда не слышала. Что это за болезнь, которая заставляет съесть целую курицу до последнего перышка?
Я сделала несколько фотографий на телефон. Изба бабушки Таи на переднем плане, слева заросшая тропинка, а дальше – все дома, дома, все меньше и меньше, упираются в золотистое небо, исполосованное проводами электропередачи. Если бы не эти столбы и телевизионная тарелка на одном из домов, можно было бы сказать, что с тех пор как Пришвин побывал здесь сто лет назад, ничего не изменилось. Лавела была настоящей глухой деревней, в Карпогорах по сравнению с ней жизнь просто кипела. В одном только доме творчества, да даже в одном только кабинете Веры Павловны, звуков было больше, чем во всей Лавеле. Даже собаки не лаяли, здесь вообще, кажется, не было собак, кроме соседской. Телевизор тоже выключили, может быть, из-за приближающейся грозы?
Облако комарья, которое вилось надо мной, куда-то сдуло, тучи тяжелым одеялом опустились на лес. Я вернулась в дом, пока не ливануло, села за стол и набрала маму.
– Ну как там мой ребенок? – раздался ее веселый голос.
– Мам, знаешь что-нибудь об икоте?
– Как перестать икать? Целые сутки прошли, столько нового должно было у тебя произойти, а ты об этом!
– Нет, я про другую икоту. Бабушка Тая сказала, что у ее соседки икота, но это что-то другое.
– А-а… Что-то такое было, да. Но ты лучше расскажи, как в редакцию съездила.
– Дали первое задание. Взять интервью у студента из Питера. Он приехал сюда на реставрацию храма в Суре.
– Надо же, храм наконец реставрируют?
– А ты там была?
– Да, мы ездили туда. Ты тоже там была. Мы тебя крестили в этом храме.
– Вера Павловна, мой редактор, сказала, что помнит тебя.
– Да? Интересно. Не думаю, что мы встречались. Но все может быть.
– Они с отцом были одноклассниками.
– Понятно. Ну, я ее не помню.
– А в редакцию меня возит Алексей, сосед.
– Алексей? Точно он?
– Да, а что такого?
– Странно, он же пил. Думала, теперь уж совсем спился.
– Нет, бабушка Тая говорит, завязал…
– Ну раз так говорит. Она уверена, что тебе не опасно с ним ездить?
– Думаю, да, раз она его попросила.
– Хорошо. Но я ей все же позвоню.
– Ладно, мамуль. Мне надо придумывать вопросы для интервью. Скажи только, что там с Изой?
– Целый день спрашивала, не звонила ли ты. Сейчас пойду обрадую ее, что все хорошо.