Верховные судороги
Шрифт:
— Ну-с, — сказала она, когда им принесли напитки. — В кино за последнее время ничего интересного не видели?
Хардвизер мрачно смотрел на нее поверх столика.
— Так что с вами стряслось-то? — спросила Пеппер.
— Приношу вам мои извинения, — хрипло ответил он. — Давайте оставим эту тему, ладно? Просто у меня в последние дни плохо варила голова.
— Это-то понятно. И все же — зал совещаний?
— В моем кабинете слишком высокие потолки.
— А, ну да. Но вы хоть представляете себе, какие заголовки появились бы в завтрашних
— Разумеется.
Они посидели в молчании.
— Неужели так худо? — спросила Пеппер.
— Я просто пытался покончить с собой, — ответил Хардвизер. — Res ipsa loquitur. [87]
— Из-за жены?
— Из-за жизни.Не говорите об этом никому, хорошо?
— Утечки информации — это не по моей части.
87
Снова латынь: «Что и говорит само за себя». (Прим. авт.)
— Да, я знаю. Господи, ну и… каша.
— Причина, по которой я к вам зашла, — сказала Пеппер, — состоит в том, что Криспус высек меня сегодня в кафетерии за жалость к себе. Если хотите, могу повторить вам его назидания.
— Дело не в жалости к себе. В признании своего провала. Две совершенно разные вещи.
— Мы снова переходим к прениям сторон?
— Нет.
Он потер ярко-красную полосу на шее.
— Завтра вам придется водолазку надеть, — сказала Пеппер. — Или что-нибудь с высоким эдвардианским воротником. Вам пойдет. Полагающееся к нему выражение совиного чучела на вашем лице уже имеется.
— Все, чего я хотел, — это быть хорошим председателем суда, — сказал он. — И вот, нате вам, сижу в забегаловке с ободранной шеей. У евреев есть такая поговорка: хочешь насмешить Бога? Расскажи ему о своих планах. Еще по одной?
— Так ли уж вам нужны дополнительные депрессанты? — спросила Пеппер. — Пойдемте. Я подвезу вас до дома.
Председатель Верховного суда жил теперь не в особняке, стоившем многие миллионы долларов, а в симпатичном, но ничего особенного собой не представлявшем многоквартирном доме, который стоял в Калораме, что означает по-гречески «прекрасный вид», — такое название придумал для этого района застройщик девятнадцатого столетия.
Пеппер остановила перед его домом машину. Хардвизер даже не попытался открыть дверцу — просто сидел, безучастно глядя сквозь ветровое стекло. Несколько минут прошло в молчании.
— Вы ведь не хотите провести эту ночь в одиночестве. Верно? — спросила Пеппер.
— Нет. Пожалуй что нет.
— Кушетка у вас имеется?
— Кажется, да. Да, кушетка имеется.
— Вот и хорошо, — сказала Пеппер. — Я постелю вам на ней.
— Что ж, это по-честному, — согласился он.
Глава 23
Этотсъемочный день был легким. Декстеру предстояло сыграть лишь короткую сцену, в которой ЦРУ извещает президента о том, что директора Агентства национальной безопасности Милтона Суона отравили на государственном обеде в Кремле радиоактивным борщом. Декстеру так и не удалось уговорить Бадди добавить к сценарию боковую сюжетную линию, показывающую, что Суон был русским агентом.
В гримерную заглянул помощник режиссера — сообщить, что Декстера требует к телефону его жена, Терри, — по «срочному делу». (Здесь существовало строгое правило, которое требовало отключать на съемочной площадке все сотовые телефоны.)
— Декстер, — сказала Терри, — происходит что-то странное.
Желудок Декстера собрался в комок.
— Да? — произнес он, стараясь подпустить в голос небрежную интонацию и одновременно просматривая свои реплики. «Но Милтон был мне почти как сын! Во всяком случае, пока он не начал дрючить первую леди!»Декстер сделал мысленную заметку — поинтересоваться у Бадди, уместно ли слово «дрючить» в устах президента. Уж эти мне сценаристы…
— Я позвонила в банк, Ли Такеру, велела перевести брокеру телеграфом первый платеж. А он перезвонил и сказал буквально следующее: «Для такого платежа на счете не хватает денег. И здорово не хватает». Тебе об этом что-нибудь известно?
Декстер набрал в грудь побольше воздуха:
— Я как раз собирался связаться с тобой.
Последовало ледяное молчание. Затем:
— По какому поводу, Декстер?
— Мне пришлось кое-что оплатить, — ответил Декстер.
— Оплатить? Что? Кому?
— Ну, просто… кое-кому из Вашингтона.
— Декстер, — произнесла Терри (температура беседы падала так же стремительно, как при наступлении идущего из Канады холодного фронта). — Мы говорим о пятистах тысячах долларов. Это полмиллиона.
Декстер хихикнул:
— Да. Да. Как говорил Эв Дирксен, [88] упокой Господь его душу: «Миллион туда, миллион сюда, и очень скоро речь начинает идти о настоящих деньгах». Ха-ха. Таких людей уже больше не делают, верно?
— Декстер. На что ты потратил наши деньги?
— Ну, милая, — он усмехнулся, — говоря формально, это мои деньги. Но, разумеется, они и наши тоже…
— Декстер.
— Терри. Соглашаясь на исполнение моей нынешней работы, я руководствовался определенными надеждами и пониманием того, что…
88
Диржен Эв (1896–1969) — маститый сенатор из тех, каких ныне почти уже и не встретишь. (Прим. авт.).
— Нет-нет-нет-нет. Никаких речей, Декстер. Ты не на конференции в Айове и не на первичных выборах в Нью-Гэмпшире. Что. Ты. Сделал. С. Деньгами. Декстер? С деньгами, которые предназначались для первого взноса за maisonette?
— Это какое слово, французское, верно?
— Декстер.
— Терри, милая, ягненочек мой, послушай меня всего одну минуту, ладно?
— Я слушаю, Декстер. И то, что я слышу, мне не нравится.