Верлен и Рембо

10 июля 1873 года в Брюсселе Поль Верлен дважды выстрелил в своего друга Артюра Рембо, легко ранив его в руку. Оба поэта оказались, таким образом, связаны кровью. Но судьба соединила Верлена и Рембо не только в жизни: их имена неразрывно сплетены в истории литературы — вместе со Стефаном Малларме они составляют «святую троицу» французского символизма. Издав в 1884 году эссе «Проклятые поэты», Верлен причислил к ним Рембо и Малларме, а во втором издании — самого себя.

Рембо и Верлен всегда стоят рядом, ибо биография одного немыслима без детального рассказа о другом. При этом знакомство их продолжалось менее четырех лет: впервые встретившись в сентябре 1871 года, они навсегда расстались в феврале 1875 года. Это были две диаметрально противоположные натуры, в которых, однако, имеются «странные сближенья». Сама природа словно поставила эксперимент, столкнув двух столь разных поэтов. Не случайно историю их взаимоотношений иногда сравнивают с древнегреческой трагедией в двух актах с катастрофической развязкой в финале.

Центральное место здесь занимает брюссельская драма, которая теснейшим образом связана с тем, что было до и после. Однако даже современники имели очень приблизительное представление о событиях 1873 года: свидетелей, фактически, не было, документы были недоступны, поэтому в провинции об этом не знали вообще, а Париж кормился слухами. Собственно, более или менее связное изложение событий исходило от самих заинтересованных лиц, но при этом у обоих поэтов был свой взгляд на произошедшее и, что еще важнее, свои подспудные соображения — в своих рассказах каждый из них преследовал определенную цель.

Естественно, Верлен и Рембо делились пережитым с близкими людьми. Их друзья и родные оставили воспоминания. Перечислим их имена в алфавитном порядке — как они значатся в библиографическом указателе. Во-первых, это Патерн Берришон — муж Изабель Рембо, почти не знавший своего знаменитого шурина, но уверовавший в его исключительность и создавший благостный образ «святого». Во-вторых, Эрнест Делаэ — друг Рембо со школьной скамьи, который затем подружился и с Верленом. В-третьих Эдмон Лепелетье, лучший друг Верлена с лицейских времен. Наконец, это мемуары двух женщин: Матильды Мотэ де Флервиль — любимой, а затем бывшей жены Верлена, и Изабель Рембо — младшей сестры Артюра, которой довелось по-настоящему познакомиться с братом лишь перед его смертью. [1]

Здесь напрашивается необходимое отступление о достоинствах и недостатках мемуарной литературы. С одной стороны, многие факты становятся известными только благодаря очевидцам и — говоря шире — современникам. Кроме того, очевидцы и современники воссоздают атмосферу подлинности и позволяют увидеть живыми людей, которые давно покинули этот мир. С другой стороны, любой мемуарист имеет свои предубеждения и свои цели — как осознанные, так и бессознательные. Поэтому к мемуарным свидетельствам всегда следует подходить с большой осторожностью и проверять их с помощью других источников. Нужно также четко выявлять следующие разграничения: сообщение мемуариста о том, чему он был непосредственным свидетелем; то, что он рассказывает со слов других; то, что ему кажется правдой, но на самом деле таковой не является (искреннее заблуждение); то, что никак не может быть правдой (сознательная или бессознательная ложь).

Исходя из этих критериев, какие из перечисленных мемуаристов заслуживают доверия и до какой степени им можно доверять? Самые недостоверные сведения исходят от Патерна Берришона и Изабель Рембо: они откровенно обожествляли Артюра — и делали это с таким упоением, что, вероятно, сами уверовали в подлинность многих из своих рассказов. За десятилетия исследований критика обнаружила столько фальшивых «сведений» в этих мемуарах, что практически каждое свидетельство должно подвергаться двойной и тройной проверке. Что касается других воспоминаний, то здесь единодушия в критике не наблюдается. Например, биограф Рембо Жан Мари Карре считает, что наибольшего доверия заслуживает Эрнест Делаэ. Другие исследователи это мнение не разделяют, хотя Делаэ, действительно, был другом и Рембо, и Верлена (в силу чего проявлял большую объективность). Однако Рембо он все-таки знал лучше и во многих обстоятельствах был склонен выгораживать именно своего школьного товарища. К тому же Делаэ писал мемуары, в старости в возрасте от 52 до 77 лет, когда ему уже отказывала память, но самолюбие не позволяло в этом признаться — в результате, он слишком часто позволял себе выдумывать или, скажем мягче, «фантазировать» на заданную тему. Наконец, ему приходилось считаться с мнением Изабель Рембо и Патерна Берришона, которые не особенно церемонились в средствах, защищая собственную версию событий. Не случайно у Делаэ вырвалось признание о «несчастном семействе Рембо, слишком часто проявлявшем слепоту». Невзирая на попытки дистанцироваться от откровенной агиографии, воспоминания школьного друга некоторыми учеными всерьез не воспринимаются: «… эти бедняги Берришон, Делаэ, Изабель, которые без Артюра Рембо остались бы тем, чем они были, т. е. полными нулями, писали о нем самым усерднейшим образом, чтобы и о них тоже не забыли». Отметим и еще одно обстоятельство: с 1879 года Делаэ потерял все контакты с Рембо, и его рассказы об абиссинском периоде жизни поэта лишены всякого интереса.

С Верленом дело обстоит лучше — и не только потому, что Лепелетье и Матильда были более добросовестными биографами. Сочинять байки о Верлене было затруднительно, поскольку жизнь его проходила на глазах у многих людей. Считается, что Лепелетье можно полностью верить, лишь когда он приводит факты; неточности, искажения и умолчания возникают, когда начинается интерпретация этих фактов. Несомненно и то, что главной целью Лепелетье было оправдание друга. Со своей стороны, Матильда не вызывает особого доверия в роли обиженной супруги — хотя она взялась за мемуары только после появления записок Лепелетье, который представил ее главной виновницей не только неудачного брака Верлена, но и его беспутной жизни.

Об обоих поэтах было создано множество легенд — с той лишь разницей, что в легендах о Верлене всегда присутствует хотя бы крупица правды. Эти легенды можно было бы признать «правдивыми», если бы в них не выпячивалась лишь одна из сторон характера поэта. Напротив, легенды о Рембо почти всегда лживы от первого до последнего слова — понадобились усилия нескольких исследователей, чтобы поставить на них жирный крест. Как возникли легенды? Если говорить о Верлене, то они были порождены самой жизнью поэта — необычной во многих отношениях, но проходившей на глазах у многочисленных свидетелей. Что касается Рембо, то здесь легенды были сотворены близкими поэта — сестрой Изабель и ее мужем Патерном Берришоном. Не случайно Изабель Рембо провозгласила: «В том, что касается биографии, я признаю только одну версию — свою собственную». Разумеется, это была единственно верная позиция, поскольку столкновения с фактами «агиографические» сочинения Изабель не выдерживают — оставалось только отрицать все, что вступало в противоречие с «житием святого Артюра». Здесь нужно еще раз подчеркнуть, что Изабель Рембо брата своего фактически не знала, ибо он уехал в Париж в неполных семнадцать лет, когда его младшей сестре было одиннадцать, домой же возвращался изредка и на очень короткое время. Все важнейшие события в жизни Рембо происходили на глазах других людей — Изабель была свидетельницей лишь его последних дней. Что касается Патерна Берришона, то он занимался откровенной фальсификацией — в частности, когда готовил для печати письма Рембо. Между тем, переписка обоих поэтов служит неоценимым подспорьем для понимания многих фактов и обстоятельств.

О Верлене и Рембо написано множество работ. Но в биографиях обоих поэтов накопилось слишком много лжи и полуправды, которая хуже лжи. Решающий поворот произошел, когда были опубликованы источники — прежде всего, документы следствия и письма брюссельского периода. После этого уже невозможно было повторять прежние благоглупости, зато возникла другая тенденция: слишком многие авторы предпочитали и предпочитают стыдливо (а иногда агрессивно) обходить некоторые детали. Главный аргумент звучит так: не следует полоскать грязное белье гениев, полностью выразивших себя в творчестве. Некоторые биографы заранее обличают «близоруких» моралистов, которым даже прикасаться нельзя к «Сезону в аду» [2] — разве способны они оценить возвышенные прозрения поэта? Иными словами, биография поэтов по-прежнему остается камнем преткновения — особенно это касается брюссельской драмы, которая будто бы и не имеет большого значения для анализа творчества Верлена и Рембо. Между тем, в результате этих событий один из поэтов навсегда отрекся от литературы, а второй пережил глубочайший кризис, отразившийся прежде всего на его стихах. В силу ряда причин «фигура умолчания» характерна в первую очередь для биографов Рембо. Весьма показательно, что лучшая его биография создана на английском языке. О важности биографического материала недвусмысленно говорит один из лучших исследователей французской литературы Антуан Адан, написавший предисловие к полному собранию сочинений Рембо: «Мы не поймем творчество Рембо, если будем иметь ошибочное представление о том, каким он был человеком, если примем на веру те смешные рассказы о нем, которые были нам оставлены некоторыми авторами».

Что известно о Верлене и Рембо русскому читателю? Об их поэзии можно получить достаточно полное представление: почти все сочинения Рембо переведены на русский язык (исключение составляют письма и некоторые ранние стихотворения); стихи и проза Верлена переведены далеко не полностью, но все же подавляющая часть его лучших творений доступна тем, кто не владеет французским языком. Имеются также аналитические работы, посвященные творчеству обоих поэтов. Иначе обстоит дело с биографическим материалом. Правда, на русский язык была переведена книга Карре «Жизнь и удивительные приключения Жана Артура Рембо», но она являет собой яркий (хотя и не самый худший) образец апологетической биографии. О Верлене сведения можно почерпнуть лишь в предисловиях и комментариях. Пока в них преобладает стиль сугубо поэтический (как правило, это является признаком недостоверности). Вот как изъясняется, например, автор одной из вступительных статей: