Вермахт против евреев. Война на уничтожение
Шрифт:
Этими стереотипами определялось и поведение немецких солдат по отношению к евреям. Крайне редко в письмах можно встретить человеческое сочувствие или осознание несправедливости происходящего. Напротив, солдаты Третьего рейха были готовы, не дожидаясь приказа, пустить в ход оружие, «схватиться за пистолеты», чтобы «напомнить евреям о реальности». В письме от 21 сентября 1939 года говорилось: «Мы во вражеской стране, и я не верю ни одному человеку! Пусть лучше говорит пистолет, прежде чем я об этом подумаю, ведь у нас достаточно боеприпасов».
Разумеется, солдаты одобряли антисемитскую политику оккупационных властей. Это показывает, например, отношение немецкого унтер-офицера к созданию Варшавского гетто: «Все евреи теперь набиты битком в один квартал и окружены стеной. Теперь они могут там работать кое-как, как они хотят». Другой солдат, тоже без всякого чувства стыда или сомнения, рассказывает, что, несмотря на создание гетто, «кажется, что евреи чувствуют себя хорошо, бойко продолжают нелегальную
После этого их собрали в колонны и зачислили на строительство, приказали им поливать и мыть улицы. С огорченными лицами или скорбными минами, когда речь шла о тяжелой работе, они стояли там, на потеху зрителям. Это зрелище было смешным… Когда евреи замечали, что их не жалеют, к ним вскоре возвращалось их обычное нахальство, работа шла еще медленнее, и если бы сегодня показали фильм об этом, определенно каждый поверил бы, что это была скоростная киносъемка».
Многим солдатам было «крайне интересно» наблюдать, как евреи убирают улицы, а то, что евреи, «выдрессированные» эсэсовцами, должны были приветствовать каждого немца, кланяясь и снимая шапку, вызывало веселье и смех. Увиденное в Польше создавало впечатление, что евреи «действительно вообще не имеют права жить на свете».
Даже сочувствие и моральные сомнения в тех редких случаях, когда они проявлялись, были извращены нацистским мировоззрением массы военнослужащих.
Солдатам казалось, что созданный оккупантами мир в гетто, непереносимый для немецкого зрения, обоняния и осязания, вполне терпим для евреев, что евреи «не особенно страдают» от грязи, нищеты и голода. Условия жизни обитателей гетто могли бы вызвать сочувствие, «если бы это не были евреи».
В июньские дни 1941 года один унтер-офицер рассказывал об увиденном в Варшавском гетто – «ограниченном проволокой квартале эпидемий и евреев»: «Многие сотни (людей) стоят в очередях у продуктовых, табачных и винных лавок. Наш передовой отряд рассказывает нам о сказочных ценах. Стакан пива – 2,50, порция мороженого – 3, фунт земляники – 8,50, одна булка – 5 марок и т. д. Во время поездки мы видели, как один мужчина упал без видимых причин, наверно, это был голод, который его сбил с ног, ведь ежедневно погибает от голода некоторое число этого сброда. Некоторые еще одеты в хорошую довоенную одежду, большинство закутано в мешки и лохмотья, страшная картина голода и нищеты. Дети и женщины бегут за нами и орут: «Хлеба, хлеба».
Постепенно, к июню 1941 года, под воздействием пропаганды менялись взгляды военнослужащих на «еврейский вопрос» и пути его решения. Теперь солдатам представлялось, что евреи делают одно дело с англичанами и русскими, что «еврейство объявило нам войну по всей линии, от одного края до другого, от лондонских и нью-йоркских плутократов до большевиков. Против нас сплотилось в едином фронте все, что послушно евреям». Отсюда вытекало, что, когда евреи будут «обезврежены», весь мир будет выглядеть по-иному. Многие солдаты полагали, что «евреи должны полностью исчезнуть с лица земли».[417]
«Богохульную» Россию они считали главным врагом. Здесь господствует «безбожная» власть», а солдаты разбитых частей стреляют из засады. Впрочем, все покушения и саботаж, виновники которых не были найдены, с готовностью приписывались «проклятым евреям», отождествляемым с «окаянными большевиками». Некоторые военнослужащие прямо пишут о «еврейской, большевистской жестокости», приписывают евреям зверства, совершенные советскими властями над немецкими военнопленными, местными этническими немцами и украинцами. Евреи, проживающие в «вонючих разбойничьих логовах», рассадниках эпидемий, сравнивались с ведьмами и колдунами. Этим «бестиям», «нахальным парням», «наглым рожам», «отродью», «отребью», «сброду», «мерзавцам», «сволочам», «ужасным тварям», «гиенам», «выродкам» и т. п. приписывались отвращение к труду и стремление к мировому господству. «Искоренение всех евреев» представлялось многим солдатам главной задачей, с решением которой связывались скорое окончание войны и возвращение домой. Такой взгляд на мир позволял солдатам без стеснения, подробно, со злостью и иногда с иронией описывать сцены расправ над евреями и подчеркивать свое участие в них: «У нас, немцев, нет оснований гуманно обходиться с этими креатурами. Поэтому сейчас они стоят не больше, чем у нас собака. Нам, солдатам, это понятно». Собственная жестокость обосновывалась опасением за судьбу Германии, а также настроениями местных жителей, которые ждут «освобождения». К издевательствам над евреями они призывали и своих близких на родине. Некоторые были настолько проникнуты нацистской пропагандой, что в своих письмах наизусть цитировали «пророчество» Гитлера о судьбе еврейства в Европе в случае начала мировой войны. Солдаты были убеждены не только в том, что война против Советского Союза – война двух непримиримых мировоззрений, но и в том, что это противостояние непременно будет выиграно Германией. Большинство считало, что боевые действия будут закончены уже летом 1941 года.
Письма 1942
Антисемитизмом проникнуты и настроения немецких солдат в 1943–1945 гг. Они по-прежнему полагали, что идет «война еврейства против арийского человека, против всего, что является чище, прилежнее и трудолюбивее, чем еврей». В лице Германии еврей якобы встретил своего самого опасного противника, которого он хочет уничтожить с помощью других арийцев. Сам он не выступает как боец, а действует за кулисами, держит в своих руках все нити. Собственная ненависть к евреям и большевикам экстраполировалась на местное население и приписывалась самим русским. Но в это время солдаты все чаще вспоминали Первую мировую войну и опасались мести, но не мести всех порабощенных ими народов, а только евреев. Они повторяли миф об «ударе кинжалом в спину», якобы нанесенном германской армии в 1918 году вражеской пропагандой и евреями, и считали, что нынешнюю войну ни в коем случае проигрывать нельзя: «Недопустимо, чтобы еврей победил и господствовал», ведь произойдет нечто страшное, если «над нами восторжествует дьявольская гримаса еврея». «Наше поражение в войне невозможно, ведь тогда мы, немцы, останемся беззащитными. Тогда евреи обрушатся на нас и искоренят все немецкое, это было бы страшное и ужасное убийство». Боязнь мести со стороны евреев вызывала у некоторых солдат желание изменить оккупационную политику, отказаться от чувства превосходства над другими народами (но не над евреями!).
В письмах встречаются призывы напрячь все силы, чтобы «жид» не достиг того, к чему он стремится. «Война движется к концу, но, я думаю, не для нас. Ты знаешь, еврей будет кроваво мстить, главным образом членам партии. К сожалению, я носил партийную униформу. Я уже пожалел об этом. Я пропгу тебя убрать эту униформу, все равно куда, и даже если ты сожжешь все эти вещи. Из-за этого я уже не могу спать ночами».[419]
Лишь отдельные солдаты понимали, что совершили несправедливость, в том числе по отношению к евреям, и со страхом ждали военного поражения Германии. Так, в июне 1943 года один немецкий солдат из Даугавпилса, знавший о расстреле 30 тысяч евреев, жителей города, писал, что «давно потерял веру в хороший конец» и что многим его товарищам «приходят мрачные мысли об очень темном будущем». Еще более четко высказался другой солдат в конце сентября 1944 года: «Евреи, определенно, будут мстить. Но я считаю, что они узнают своих врагов. В целом кажется, что суд Божий не закончился». Надвигающаяся военная катастрофа и неотвратимое возмездие заставляли некоторых солдат переосмыслить недавние события и дать им здравые моральные оценки. Один унтер-офицер писал в октябре 1944 года, что обращение с поляками и евреями (с ними – еще до войны) «было не только роковой политической ошибкой, но и по-человечески несправедливым. Это все больше обременяет совесть немецкого народа. Из этого источника происходит глубоко скрытое недоверие, которое испытывает простой человек с остатками здорового рассудка к нашему тезису о «справедливой войне» и «святом деле».[420]
В последние месяцы существования Третьего рейха нацистское военное руководство стремилось поставить антисемитские стереотипы и страх перед неминуемым возмездием на службу боевому духу войск и так замедлить военный крах нацистской Германии. Так, в обращении верховного главнокомандующего Гитлера к солдатам на Восточном фронте, подписанном 15 апреля 1945 года, говорилось: «В последний раз смертельный враг в лице большевиков и евреев переходит в наступление. Он пытается разгромить Германию и уничтожить наш народ… В то время как старики и дети будут убиты, женщины и девушки будут низведены до казарменных проституток. Остальные попадут в Сибирь».[421]