Вермахт против евреев. Война на уничтожение
Шрифт:
В это же время один немецкий лейтенант удивлялся, что в Венгрии «вокруг нас, немцев», «крутится» множество евреев. Называя их сбродом, он убежденно воспроизводил стереотипы нацистской пропаганды: «А в Венгрии (дела обстоят) совершенно наоборот.
Здесь этот народ в известной мере все еще является представителем нации. Они задают тон, потому что у них все деньги. Хотя создали два закона, подобные Нюрнбергским, но все это еще не приносит никакой пользы. Это показалось мне чуждым вчера, когда я в плавательном бассейне обнаружил многих этих еврейских дельцов. Но и Венгрия однажды будет освобождена от них. Как говорят в народе, невестка Хорти – еврейка». А инженер миссии германских сухопутных войск в Румынии, тоже удивлявшийся, что евреи чувствуют себя в этой стране довольно свободно, предлагал научить румын правильно обращаться с евреями,
Офицеры и военные чиновники не стеснялись употреблять в своих письмах такие эпитеты, как «еврейские свиньи», «висельники», «всемирная зараза», «подонки», «бич человечества». Им приписывались такие качества, как лень и умение работать только под строжайшим надзором. Некоторые офицеры и военные чиновники хвалились тем, что под своим командованием «поучили» евреев работать «против плутократии и, по иронии судьбы, против мирового еврейства». Евреям (особенно врачам, хирургам) вкупе с большевиками приписывались массовые убийства людей, казни немецких военнопленных, разрушение целых городов. Желтые звезды, нашитые у евреев на груди и спине, офицеры с издевкой называли «Пур ле семит», намекая на одну из высших наград Германии – орден «Пур ле мерит» («За мужество»). Нередко офицеры указывали на сходство внешнего облика и поведения евреев с образами, созданными антисемитской газетой «Der St"urmer». Закономерно, что под влиянием антисемитской пропаганды врач из штаба XVIII горнострелкового корпуса с удивлением писал в октябре 1941 года из Белграда, что в Сербии евреи «выглядят вовсе не по-еврейски, а так же, как и остальные люди».[410]
Так как массовое уничтожение евреев совершалось в условиях группового консенсуса, то любой офицер, который отважился бы критиковать официальную политику в отношении евреев, оказался бы под психологическим давлением своих веривших в фюрера коллег, многие из которых одобряли радикальный антисемитизм нацистов. Такой критик не мог не чувствовать и страха перед возможными последствиями, которыми угрожали карательные органы режима всем «диссидентам». Поэтому несколько искаженной представляется оценка настроений в офицерском корпусе, данная майором Р.-К. фон Герсдорфом из штаба группы армий «Центр» по итогам поездки на фронт в декабре 1941 года: «У меня сложилось впечатление, что расстрелы евреев, пленных и комиссаров почти повсеместно отвергаются офицерским корпусом, расстрелы комиссаров – прежде всего потому, что из-за этого особенно крепнет сопротивление врага. Расстрелы рассматриваются как нарушение чести немецкой армии, в особенности германского офицерского корпуса. В зависимости от темперамента и склонностей собеседников высказывался в более или менее острой форме вопрос об ответственности за это… Во фронтовом офицерском корпусе об этом говорят гораздо больше, чем можно было бы предположить».[411]
Несомненно, среди офицеров были и противники бесчинств. Вспомним, к примеру, майора Рёслера, выступившего с резкой критикой расстрелов евреев в Житомире. Другой офицер писал 5–6 июля 1941 года из Лемберга: «Длительные расстрелы местных жителей (евреев) полицией в одном ближнем лесочке мешают миру и пробуждают отвращение, во-первых, по человеческим причинам, во-вторых, из-за политических последствий».[412]
Поскольку исследователи не располагают подобными документами, исходящими от генералов вермахта, следует признать достоверными показания бывшего фюрера СС и полиции «Россия-Центр» Бах-Зелевского, заявившего, что наибольшее противодействие участию военных в спонтанных убийствах евреев оказывали офицеры среднего звена, а генералитет почти ничего не предпринимал против.[413]
Некоторые офицеры рассматривали «окончательное решение еврейского вопроса» как один из просчетов оккупационной политики, которые привели к затягиванию войны на Востоке. Так, 30 января 1943 года ротмистр одной из германских частей называл истребление евреев такой же ошибкой, как и уничтожение советских военнопленных, пренебрежение интересами русских крестьян и экономическое ограбление завоеванных территорий. Если бы эти ошибки не были допущены, писал он, война закончилась бы еще в 1942 году. Другой командир, прочитавший в сентябре 1944 года советскую листовку со знаменитым стихотворением Ильи Эренбурга, был потрясен и напуган призывом «еврея Эренбурга» к мести.[414]
Гораздо реже можно было встретить моральное возмущение, такое как у генерал-майора Гельмута Штифа: «Ограничения движения железнодорожного
4.2. «Мозг еврея – это вкусно»: Рядовые исполнители преступных приказов
Пожалуй, еще труднее найти мотивы поведения рядовых исполнителей преступных приказов, без которых участие вермахта в Холокосте было бы немыслимым. В то же время их повседневный, бытовой расизм доказывают многочисленные фотографии, письма, материалы послевоенных судебных процессов. Как, например, объяснить такие свидетельские показания? «Наши вернувшиеся товарищи рассказали, что они в дальних окрестностях монастыря в маленьких деревнях должны были расстрелять несколько еврейских семей – мужчин, женщин и детей… Один из солдат роты… сказал буквально следующее: «Мозг еврея – это вкусно». Он сказал далее, что они недавно расстреляли еврея, мозги которого брызнули ему прямо в лицо».[416]
Солдаты гитлеровской армии смотрели на мир именно так, как этого добивалась нацистская пропаганда. С первых дней войны они были уверены, что «мировое еврейство» финансирует войну против Германии и наживается на ней. «Эти подлецы устраивают все, что направлено против Германии. Типичный пример – покушение на нашего фюрера, – писал один унтер-офицер, имея в виду неудачное покушение на Гитлера Георга Эльзера, совершенное в Мюнхене 8 ноября 1939 года. – На этот раз нашему противнику больше не удастся вызвать распад внутри страны».
В письме немецкого ефрейтора из Голландии, отправленном в августе 1940 года, содержится целая нацистская философия истории в популярном пересказе. Кроме того, оно показывает, что разработанные в это время верхушкой Третьего рейха планы выселения евреев из Европы были известны многим обычным немцам и получили их одобрение: «Еврей, сколько его помнит человечество, всегда был несчастьем для европейской земли. Исторически документально установлено, что с первого проникновения еврея и его религии в Европу европейские народы воюют друг с другом… Им удалось нарушить мир во всем мире, и – сегодня, только через 2000 лет после этого, – существует действительное противодействие, которое опять сделает Европу Европой, а Германию – империей всех немцев германского происхождения. Хотелось бы, чтобы они, евреи… почтили своим визитом другую часть Земли. В Европе с этим покончено, Азия открыта для них, ведь это их настоящая родина, там нечего больше добиваться жульничеством, то есть еще остаются Африка, Австралия и Америка. Африка будет для них слишком «варварской», Австралия – слишком маленькой, следовательно, остается Америка. Если они действительно выберут путь туда, мы можем счастливо похвалить себя и с нами всех европейцев, что избавились от них. Напротив, в Америке скоро поймут, что за счастье пришло в страну с этим народом. Может, это продлится еще 2000 лет, может, меньше, но, вероятно, больше. Во всяком случае, они в Америке могут делать политику столько, сколько они хотят, а миру в Европе они никогда больше не помешают».
Соответственным было и отношение массы захватчиков к еврейскому населению в Польше и странах Западной Европы. Это отношение определялось не поведением граждан оккупированных стран, а воспитанием и идеологической обработкой военнослужащих. С первых дней войны фигуры евреев, «замотанные в лохмотья, грязные, засаленные», «удивленные и назойливые субъекты» в кафтанах, с бородами, «подлым взглядом, хитрыми вопросами и ужимками», улицы и жилища польских городов, «такие же грязные и неопрятные, как и эти евреи», квартиры, напоминающие норы, создавали соответствующее настроение. Солдаты писали об увиденном ими «отвратительном зрелище», о том, что евреи («сволочи», «вонючие евреи», «преступный сброд», «преступные рожи») в Польше являются «преобладающим элементом». В еврейских магазинах все неаппетитное и нечистое, безумно дорогое. Одним словом, «настоящие евреи» оказались, по мнению солдат, «еще хуже, чем их описывают в «Штюрмере». Неприязнь и отвращение переносились с евреев на все польское население, которое «заражено и сплошь грязное».