Вернадский
Шрифт:
Владимир приглядывался ко всему вокруг внимательно. Записал полевые наблюдения: «Дно озера покрыто крупным песком и валунами, состоящими из остатков различных горных пород: кварца, гранита, гнейса (между прочим, кварцу должно быть неуютно в такой компании, ведь он не горная порода, а минерал). От станции железной дороги тропинка минует сосновый лес, где на кочках растут кустики голубики и черники, а далее лес меняется и в нем преобладает мох; затем тропа спускается в песчаный карьер с громадными валунами на дне».
Богатство впечатлений во
Это оставалось в душе, в памяти; было жизнью, а не ее отражением в описаниях. И в поздние годы Владимир Иванович не раз посетует на трудности передачи словами пережитых чувств и мыслей. Он переживал и продумывал многое сразу, как бы мощными музыкальными аккордами. А раскладывая впечатления по порядку, разрушал или обеднял гармонию.
Он по-прежнему много читал. С нового учебного года настроился весьма решительно: «Я буду стараться быть одним из первых учеников». Месяц спустя: «Получил 2 за прежнюю работу, и вышло 4 + 3 + 2 = 3». Сильнее успеваемости его беспокоит начавшаяся Русско-турецкая война.
Летом, расспросив родителей, он выясняет свою родословную и заводит соответствующий раздел в дневнике. Отмечает, что бабушка матери была гречанка, а мать матери — полькой.
Когда Владимир пишет о своем деде, почерк его делается тверже, увереннее, взрослее. Образ незаурядного предка вдохновлял его.
Напряженный интерес к ходу русско-турецкой кампании не мешал Владимиру участвовать в гимназических баталиях: «Во время большой перемены на меня напало с охапками трав 5 человек, потом подошли еще ко мне, и началась общая баталия; с меня 2 раза сбивали шляпу, т. к. несколько раз, стоя впереди, приходилось отбиваться от врага. После этой битвы пришлось мыть руки и лицо и чистить мундир».
Судя по описанию, автор весел, незлобив и в общем-то не настолько шаловлив и задорен, как ему кажется.
Единственное, что заметно омрачает его жизнь, — плоховатые отметки: «Ужасно неприятное положение! Надо мной опять будут смеяться!» Более всего тревожится он за свое человеческое достоинство.
Он переживал не столько свои неудачи, сколько огорчения, которые они доставляют родителям. Когда отец перестает на него сердиться, Володя радостно отмечает в дневнике: «Добрый папунь!.. Да, мое положение не так худо: 3 — греческий, 4 — немецкий, 4 — французский, 3 — русский…»
Он учиться умел и любил — но только самостоятельно, по личным побуждениям. Например, в тот год, о котором шла речь, самостоятельно выучил польский язык (а прежде украинский) и прочел немало научных книг, из которых многие вовсе не были рассчитаны на ребенка.
Можно
Для Вернадского подобные обстоятельства сыграли положительную роль. В дальнейшем он самостоятельно изучил несколько европейских языков и углублял свои исторические и философские знания.
В классических гимназиях мало уделялось внимания наукам о живых организмах, о Земле. Ведущими предметами были древняя история и древние европейские языки. Это становилось подобием духовного футляра для учеников, изолируя их от общественной жизни и живой природы.
Тем, кто интересовался жизнью природы и общества, приходилось самим добывать себе «духовную пишу». Это укрепляло их волю и разум, воспитывало самостоятельность.
Позже Вернадский вспоминал: «Странным образом стремление к естествознанию дала мне изуродованная классическая… гимназия, благодаря той внутренней, подпольной, неподозревавшейся жизни, какая в ней шла в тех случаях, когда в ее среду попадали живые талантливые юноши-натуралисты. В таких случаях их влияние на окружающих могло быть очень сильно».
В сумерках огонь светит ярче, чем днем. По словам Вернадского, «жизнь в эпоху тяжелейшей реакции всюду пробивалась сквозь обволакивающий ее густой туман угнетения».
Владимир быстро подружился со сверстниками. Нравился ему Андрей Краснов — за искренность, ум, самостоятельность. «Овальное, очень смуглое лицо, с ярко блистающими глазами, с оригинальными медленными, но нервными движениями, ясной, красивой речью, залетавшей все дальше и дальше в несбыточные мечты», — вспоминал он своего друга.
Андрей Краснов мечтал о тропической природе и горячо любил родной край, восторгался весенним возрождением природы, красотой неба, растений и животных. При этом умел вести точные научные наблюдения. Он основал энтомологическое общество, объединявшее нескольких учащихся, в число которых вошел Владимир Вернадский.
На заседаниях общества, не удостоенного вниманием гимназического начальства, самые интересные и содержательные доклады делал Андрей Краснов. (Со временем он совершил кругосветное путешествие, стал известным ботаником и географом, основал Батумский ботанический сад.)
«Он в своей жизни, как редко кто, остался верен своему молодому плану и провел его до конца без больших изменений», — писал о Краснове Вернадский. Эти слова он мог бы с полным основанием отнести на свой счет.
Во главе с Андреем участники кружка весной и осенью совершали экскурсии в пригороды Петербурга: Шувалово, Удельную, Парголово. Там они ловили жужелиц, водяных жуков, наблюдали за насекомыми, собирали гербарии, определяли растения. По признанию Вернадского, им открывался «один из основных источников воспитания и жизни — мир природы».