Верная Рука

Май Карл Фридрих

— Это твой myrtle wreath?

Она скользнула взглядом по мне и ответила однотонно:

— Это мой myrtle wreath.

— Кто тебе дал этот myrtle wreath?

— Мой Вава Деррик.

— У Техуа Бендер тоже был myrtle wreath?

— Тоже! — Она улыбнулась и кивнула.

— И она получила его в один день с тобой?

— Нет.

— Позже?

— Нет.

— Так, значит, раньше?

— Много, много раньше!

— Ты видела ее в myrtle wreath?

— Да. Очень мила была Техуа, очень мила!

Я решился задать ей наконец и неожиданный для ее затуманенного сознания вопрос.

— Ты видела фрак?

— Фрак — да! — сказала она почти осмысленно.

— А свадебный фрак?

Она сложила руки вместе, радостно рассмеялась и крикнула:

— Свадебный фрак! Мило! С цветком!

— Кто

его носил? Кто его надевал?

— Тибо-така.

— Так ты стояла с ним рядом?

— Рядом с Тибо-така, — сказала она. — Моя рука в его руке. Затем…

Она вздрогнула и больше ничего не сказала. Мой следующий вопрос остался без ответа, пока я не вспомнил, как Шако Матто рассказывал, что Тибо-така, когда он пришел к осэджам, был со связанными руками. Я поинтересовался:

— Фрак был красный?

— Красный, — сказала она, снова вздрогнув.

— От вина?

— Не от вина — от крови!

— Твоей крови?

— Крови Тибо-така.

— Он был ранен ножом?

— Ножа не было!

— Тогда подстрелен?

— Пулей.

— Кем?

— Вава Деррик. О-о-о! Кровь, много крови! Как много крови!

Ее затрясло, и она убежала от меня. Я было пошел за ней, но она так страшно кричала на бегу, что я отстал… Теперь я был убежден, что именно в день их свадьбы и случилось нечто, от чего помутился ее рассудок. Ее женихом был Тибо, преступник. Возможно, в тот день он был разоблачен и ранен ее братом. И поэтому Тибо убил его. Неудивительно, что разум несчастной после этого погрузился во тьму. Упоминание о фраке позволило предположить, что, хотя невеста и была индеанкой, свадьба праздновалась или должна была праздноваться в обществе достаточно респектабельных белых людей. Как христианка и сестра известного краснокожего проповедника, она была достойна такой чести, и это было вполне логичное объяснение. Ее сестра, Техуа, кажется, тоже вышла замуж за состоятельного человека. Может быть, безумица познакомилась со своим женихом именно у сестры. Увы, для дальнейших умозаключений материала у меня не хватало.

Я позволил ей взобраться на коня, с которым она начала играть, как ребенок, и пошел к лагерю, куда уже давно прибыл Виннету. Как только я появился, все посмотрели на меня. Я понял, что меня зачем-то ждали.

— Наконец-то, наконец-то! — выкрикнул Кокс. — Тут нужно что-то решать с нашим освобождением! А вы где-то пропадаете!

Тресков прояснил ситуацию:

— Прежде чем говорить об освобождении, нам нужно определить вам наказание!

— Наказание? Ого! За что? Что мы вам сделали?

— Напомнить? Пожалуйста — например, схватили, ограбили, связали и привезли сюда! Это разве не наказуемые деяния? Для тех, кто их совершает, существуют тюрьмы!

— Вы это заявляете как юрист?

— Да.

— Вы что же, хотите упрятать нас в Синг-Синг? 154 Попытайтесь!

— Здесь я не стану ничего предпринимать, но вам будет вынесен приговор, и его тотчас же приведут в исполнение. Судьи находятся рядом с вами.

— Мы их не признаем!

— Это очень смешно! Идите сюда, мистер Шеттерхэнд! Нам не стоит откладывать суд, и я надеюсь, что вы на этот раз не станете мешать правосудию своими гуманистическими заблуждениями. Подсудимые этого недостойны!

154

Синг-Синг — знаменитая американская государственная тюрьма в Нью-Йорке, основанная в 1826 г.

В этом он был, конечно, прав. Наказание должно быть, но какое? Заключение? Но здесь нет тюрьмы. Денежный штраф? У этих людей вообще нет денег. Забрать в качестве компенсации за нанесенный нам моральный ущерб их оружие и лошадей? Своей вины они никогда и ни за что не признают, а мы прослывем ворами. Задать им хорошую трепку, может быть, выпороть? Очень действенное средство в воспитании подобных типов! Хотя для человека с моральными принципами, конечно, глубоко противное. Но тем не менее отец наказывает своего ребенка, а учитель — ученика розгами именно для того, чтобы привить эти

моральные принципы! А разве хоть один ребенок хуже, опаснее и бесчестнее преступника, которого почему-то не следует бить, хотя он уже раз двадцать сидел в тюрьмах и снова воровал, как только выходил из них? Когда жестокий отец, как это было на моей памяти однажды, держит своего ослабевшего от голода ребенка привязанным к ножке стола и безо всякого повода бьет его палкой, кочергой, табуретом или пустыми бутылками, то за это его сажают на один месяц под арест. Но соответствует ли наказание степени его жестокости или даже его зверства? Но разве со зверем обращаются так? Негодяй получает в тюрьме дармовое жилье, хорошее питание, теплую одежду, покой, порядок, чистоту, книги для чтения и так далее. Отсидев два месяца, он потом смеялся над всем этим! Нет, со зверем надо и обращаться по-звериному! Битье, порка, каждый день порка — это в отношении людей, теряющих человеческий облик, только справедливо. Гуманное же обращение делает их только злее. Когда грубая и спившаяся женщина намеренно превращает своих детей в калек, чтобы потом просить с ними милостыню или давать напрокат другим нищим, — что справедливее: временное заключение по всем правилам и с использованием всех достижений тюремной системы или заключение, приправленное битьем? Кто нарушает законы, и наказан должен быть по закону, который в принципе предусматривает, что человек еще вполне может исправиться. Но на нелюдей законы не действуют, наказания в виде заключения им недостаточно, они не способны ничего понять, если не будут каждый день получать палкой по спине. Да, порка — лучшее средство образумить трампов — к такому выводу я пришел в результате этих размышлений, хотя что-то во мне все-таки сопротивлялось такому решению. Виннету, видимо, разгадал мои мысли и понял сомнения. Странная, как бы суровая улыбка появилась на его лице, а может, и не улыбка вовсе, а просто обозначение некой иронии по отношению к моим колебаниям.

— Не хочет ли мой брат их простить? — спросил апач.

— Нет. Это только разовьет их и без того скверные наклонности. А как ты думаешь: какого наказания они достойны?

— Палки! Хуг!

Возражений не последовало. Тресков тоже с этим согласился:

— Да, палки! Вот что им требуется. Все другое будет или бесполезно, или вредно! Не так ли, мистер Хаммердал?

— Да, уж мы их вздуем! — ответил толстяк. — И Хозия с Джоулом, эти братцы с пророческими именами, будут первыми. А может, ты походатайствуешь о своих кузенах, Пит Холберс, старый енот?

— Мне и в голову этого не приходило! — ответил долговязый.

— Да, мы их родство с тобой запишем в особую книгу, в которой просто так не перевернешь страницу, и такими толстыми и синими буквами, что их вовек ничем не ототрешь! Хуг!

Мы посмеялись над его воодушевлением и способом выражения этого воодушевления. Остальные были тоже согласны, и только осэдж сказал:

— Шако Матто просит, чтобы ему позволили промолчать.

— Почему? — спросил я.

— Потому что он также был вашим врагом и посягал на вашу жизнь.

— Но теперь ты наш друг и на тебя так же напали трампы и ограбили. Твои намерения, которые не осуществились, были намерениями воина, вождя племени. Трампы же — бесчестные, порочные, опустившиеся люди, компания подонков, которые обладают единственным стремлением — любой ценой хапнуть побольше, и желательно чужими руками. Вот на это стремление и воздействуют розги.

— Если Олд Шеттерхэнд так думает, он услышит мое мнение: они заслужили это ощущение, каждый из них!

— Все согласны! — резюмировал Хаммердал. — Пойдем, дорогой Пит, мы должны вырезать флейты, чтобы музыка могла начаться!

Оба встали и удалились, чтобы нарезать подходящие для розг побеги.

Мы говорили не очень громко, чтобы трампы не слышали, о чем идет речь, но, когда наконец они заметили, что наше совещание подошло к концу, Кокс поинтересовался весьма развязным тоном:

— Ну, что скажете? Когда вы нас отпустите?

— Когда нам этого захочется, — ответил Тресков. — А пока не хочется.

— И как долго еще мы должны здесь валяться? Мы хотим уйти!

— Что вы хотите, нас не касается. Сегодня главное — наши желания.