Верная жена
Шрифт:
Каждая фраза заставляла его чувствовать себя идиотом. Ральф выпрямлял спину, приглаживал волосы, но желал лишь одного: увидеть ее на полу обнаженной.
Только без грубости, с восторгом. Он мечтал влюбиться, но знал, что любовь случается только с другими.
— И когда он тает?
— В апреле. В апреле или в мае.
Дурак! Идиот! И самое ужасное, что он производит впечатление холодного человека. Он понимал, что Кэтрин находит его бесполым, замороженным, как пейзаж за окном; ему бы воскликнуть: «Это неправда! Я дам тебе все. Хочу видеть тебя извивающейся на этом полу Прямо сейчас». Но он молчал. Он не
Он мог бы сказать что угодно. Например, что горе сожгло его и обратило все его грехи в пепел. Это мать и имела в виду, когда всадила до кости иглу в его руку: путь к добродетели — через боль и страдания. Он мог бы сказать, что горе сделало его добродетельным. Но какое ей дело до его горя и грехов? Она объездила мир. С миссионерами. И не было причин сомневаться в этом, глядя на нее, сидящую так спокойно, так неподвижно. Она путешествовала и достаточно слышала о грехах.
— Здесь так мало занятий. Мне не хватает активности. Когда вы болели, у меня был повод здесь находиться. Я старалась вас поддержать. Делала то, что умею, и была рада принести пользу.
Ральф притронулся к пурпурному шраму на лбу.
— Теперь мне лучше. Вы можете заняться чем угодно.
— Я могла бы помогать миссис Ларсен, но она отказывается. Могла бы делать уборку. Посещать больных в семьях, которые на вас работают. Или поехать в город и помогать вам. В вашем офисе.
— У меня для этого есть люди. Просто отдыхайте Наслаждайтесь уютом. Читайте.
— Я действительно люблю читать.
— Тогда читайте. Я закажу все, что пожелаете Романы, газеты — они будут здесь через два дня. Все что прикажете.
— Я составлю список. Можно?
— Ну конечно.
Труит почувствовал удушье, сердце заколотилось
— Я пригласил вас сюда не для того, чтобы вы скучали. Я надеялся и надеюсь, что вы будете счастливы. По крайней мере, спокойны.
— Вы пригласили меня по своим причинам.
— Но вы же приехали.
— И не жалею об этом. И не буду жалеть.
Ему хотелось услышать ее прерывистое дыхание, дыхание женщины, охваченной страстью. Хотелось обладать ею так, как не позволяла в молодости бывшая жена — искренне и с полной отдачей. И тогда Кэтрин вошла бы в его вены как наркотик, а потом он бы сидел в офисе, зарабатывал деньги и ощущал, как кровь бурлит от восторга.
Он хотел открыться ей, поговорить о том, как он жаждет обладать ею, как от желания у него перехватывает горло. Ему хотелось встать перед ней обнаженным.
Ральф редко общался со своей гостьей. Ни разу не прикасался, даже проходя мимо. Он не был дураком и понимал: Кэтрин не та, за кого себя выдает, она живой человек под своей полумонашеской одеждой.
Его одиночество было таким глубоким. Иногда ему казалось, что кто-то злобный сознательно и безжалостно дергает его за волосы. Он хотел дотронуться до Кэтрин, но не делал этого, от чего испытывал боль, как в лихорадке.
При каждой встрече Труит мечтал раздеть ее. Расстегнуть пуговицы на суровом черном платье, спустить его и оголить белые плечи. Скинуть платье на пол, чтобы оно легло возле ног, словно лужа черной нефти. И чтобы Кэтрин переступила через него и вытянулась перед Ральфом. Стройная женщина в тонкой хлопчатобумажной рубашке и черных чулках. Эти чулки он спускал бы дюйм за
Он поцеловал бы ее очень легко, ее соски задели бы его грудь, губы прижались бы к губам. Ральфа не целовали столько лет, что он сбился со счета. Его язык притронулся бы к ее языку. Он взял бы в ладони лицо Кэтрин и нежно поцеловал.
Как мог он так долго без этого обходиться? К нему так давно не прикасались, не восхищались им, не любили. Прошла молодость, постарело тело, начало увядать, оно не станет прежним. Через десять лет он будет стариком.
И он сам довел до этого, ничего не пытаясь изменить.
Однажды вечером, через неделю после того как Ральф поведал историю своей жизни, он сказал за обедом:
— Думаю, мы поженимся в День благодарения. Если не возражаете.
— Хорошо, — согласилась Кэтрин. — Кого вы пригласите?
— А что, нужно?
— Не знаю. Обычно приглашают гостей. У вас наверняка есть друзья. Люди, с которыми вы общаетесь.
Я пока ни с кем не знакома.
— Мне кажется неправильным, если вы будете ездить в город. Люди начнут болтать. И погода…
— Но гости должны прийти.
— Несколько человек.
— Да, позовем их сюда. Будет угощение, ужин. Свадьба.
Женщина, которую Труит мечтал раздеть, увидеть обнаженной, была незнакомой. Ее слова, ее просьбы казались ему странными. Его так давно ни о чем не просили.
— Я не… Я не невинна. Вам следует знать. Он молча глядел на нее.
— Я была ребенком. Друг моего отца… миссионер в Африке. Однажды ночью он забрался ко мне и… Я не невинна. У меня случилась внебрачная связь. Отец убил его. Мне важно, чтобы вы знали.
Ральфа сочувственно дрогнуло. Он взял Кэтрин за руку. На мгновение. Впервые.
— Это в прошлом и было давно. Не думайте больше об этом.
Кэтрин смотрела в сторону.
— Для меня это ничего не значит, — добавил Ральф — Невинных нет. Моя дочь, Франческа, была невинна, и больше никто.
Он вышел в холл. Кэтрин казалась ему красивой и непостижимой. Ему хотелось отвести ее в свою спальню и уложить на огромную отцовскую кровать с массивным резным изголовьем из вишневого дерева. Кровать была заправлена прекрасным свежим бельем. Он откинул бы покрывало и уложил бы ее на прохладные белоснежные льняные простыни. Этот материал ткали на станках его фабрики. Он встал бы перед ней и мгновенно расстегнул все пуговицы на своей одежде. Оставил бы на тумбочке тяжелые серебряные отцовские часы. Опустился бы подле нее в белье, выстиранном миссис Ларсен, которое он менял ежедневно. Белье, всегда безупречно чистое, застегивалось на пуговицы от паха до шеи.