Верни моего сына
Шрифт:
Деньги Амелии потихоньку снимались со счетов. Сумма была крупной, вывести ее оказалось не так-то просто. Но упорство и терпение сделали свое дело. Теперь в распоряжении Леры было четыре с половиной миллиона рублей. Просто фантастика! Она за столько лет не накопила и четверть от этой суммы. Интересно, откуда они у сестры? Чем она занималась все это время? Похоже, эту тайну не разгадать…
Раз уж Матвей по собственному желанию решил оплатить услуги адвоката, значит, миллионы Лии останутся в целости и сохранности. Лера, в общем-то, и не собиралась их тратить, разве что на защиту в суде. Но не факт, что адвокат сможет выиграть дело. Лучше себя
Перебрала бумаги, которые схватила в спешке в особняке Фроловых, и опешила. Даже глазам не сразу поверила. Свидетельства о собственности на несколько московских квартир! Как так? Получается, все это время Амелия жила в шоколаде. Не ходила по миру с протянутой рукой, как думали родители, а очень даже преуспела. Жаль, что архивы не подняли, уже давно бы доченьку нашли.
У нее миллионы и куча квартир. Зачем ей Илья? Почему она решилась на преступление? Почему у нее отобрала все? Ведь не зависть ею двигала и не жажда денег, это очевидно. Что-то другое. Глубоко скрытое внутри. То, о чем Амелия не хочет говорить. А раз не хочет — значит, это «что-то» причиняет ей боль. Но что это, что?! Лера прокручивала в голове разные варианты, но так и не поняла, какой из них правильный.
Недолго думая, обратилась к риэлтору и довольно быстро продала всю недвижимость Амелии. Надо же, а ведь до последней минуты не верила в успех! Теперь и посмотрим, как она забегает. Миллионы сняли, квартиры ей больше не принадлежат. На это и был расчет — довести мерзавку до белого каления, заставить выдать себя. Что она может сделать? Написать на нее в полицию? Отлично. Тогда и вскроется вся правда, кто рожал Лешку и кто настоящая жена Ильи.
Мысленно представила, как злобно сестра молотит кулаками по одеялу и скрипит зубами, сидя на супружеском ложе, которое так подло присвоила. Пусть хоть ненадолго почувствует себя в ее шкуре. Еще живы воспоминания, как в бессильной ярости собирала вещи и освобождала комнату в коммуналке. Как вытирала слезы кулаком и удивлялась тому, что еще жива…
Нет, Амелия будет молчать, потому что сама преступница. И сейчас у нее только два выхода: либо обратиться в соответствующие органы либо… связаться с сестрой и начать переговоры. А что она думала? Что Лера оставит все, как есть? Успокоится? Разве можно нормально просыпаться, дышать, жить, зная, что твой сын сейчас обнимает другую женщину и все уверяют, что она — его мама? И даже время не лечит. Сколько дней уже пролетело, а становится только больнее. Воспоминания — еще ярче. Тоска — острее. Да что там! Ее прошивает нитями отчаяния, а каждая мысль о ребенке кровавыми стежками ложится на сердце!
Сколько бессонных ночей пролетело, сколько выплакано слез… Днем хоть отвлекалась на дела, на разговоры, ненадолго забывала о своей беде, но стоило солнцу скрыться за горизонтом, как тоска накатывала с удвоенной силой. Тогда садилась за швейную машинку, оставшуюся еще с времен юности, и начинала работать. Монотонно, упорно, без отдыха. Лишь когда за окном алела заря, откладывала шитье и буквально падала на кровать, забываясь коротким, беспокойным сном.
Как-то, в одну из таких ночей, в комнату заглянула заспанная мать:
— Ты спишь когда-нибудь?
— Нет, — ответила,
— Ты совсем себя измотала этим шитьем! — прикрыла дверь и присела рядом, на кровать. — Эй, ну посмотри на меня, Лера! Отвлекись хоть на минуту. Поговори со мной.
— Если отвлекусь — опять тоска заест.
— Ну нельзя так — сутками не спать, шить и шить, шить и шить! Глаза же испортишь!
— Они отдыхают.
— Да как же они отдыхают, если ты работаешь без остановки?!
— От слез отдыхают.
Сказав это, стала шить еще яростней, а мать просидела с ней тогда до самого рассвета. Даже глаза не прикрыла. Не говоря ни слова, слушала монотонный шум машинки, который то ослабевал, то опять усиливался. Это была ее первая поддержка, пусть и молчаливая. Но она возымела нужный эффект.
На следующее утро Лера решительно сказала себе «хватит». Так нельзя. От такой тоски сгореть можно. Надо верить, что все получится, что сможет Лешку вернуть. В конце концов, теперь она не одна, вдвоем бороться намного легче.
Подумала о Матвее и нежность разлилась по венам. Встреча с ним поможет ей немного отвлечься, вспомнить, что в этой жизни есть и яркие краски, теплые эмоции. Что мир не погряз в беспросветной тьме и не утонул в омуте боли.
Прислонилась к шкафу лбом и на секунду закрыла глаза. Потом стиснула пальцами дверцу и потянула на себя. Взгляду открылись полки с аккуратно сложенными вещами. Неброские свитера, джинсы, вышедшие из моды костюмы… Вещи из прошлой жизни. То, что носила до встречи с Ильей. Удивительно, как вообще он ее заметил. Может, уже тогда он был знаком с Амелией, а ее выбрал по наводке сестры? Какая теперь разница… Лучше забыть, хотя бы постараться. Нужно попробовать жить сейчас, сегодня, в эту минуту!
Вздохнула и закрыла шкаф. Бросила взгляд на объемный чемодан, который так и не решилась распаковать. А перед глазами мелькнула картинка, как тащит его из особняка, зареванная и грязная… Судорожно замотала головой, прогоняя неприятные воспоминания. В чемодане наверняка лежит парочка дорогих вещей, которые носила, будучи женой Ильи. Не хочется, но придется что-то выбрать, иначе рядом с таким мужчиной, как Матвей, будет выглядеть как серая мышь. А хотелось произвести впечатление. Приятное впечатление. Показать, как он ошибся, выбрав Амелию. И себя убедить, что еще жива. Что, несмотря ни на что, умеет дышать и чувствовать. При одной только мысли об этом мужчине сердце бьется сильнее и хочется жить. Боже, как же хочется жить!
Впервые за долгое время улыбнулась и начала подбирать наряд.
Глава 26
Смотрела на темную ленту дороги и без конца теребила ремешок сумочки. Уже жалела, что так хорошо подготовилась к встрече. Лучше бы вообще на нее не соглашалась! Черное платье и туфли в тон, локоны, падающие на плечи и красная помада, — в этом образе роковой женщины она больше напоминает Лию, чем саму себя. Поглядывала в зеркало машины и мысленно удивлялась такому перевоплощению. Почему раньше не решалась подчеркнуть свою красоту? Почему выбирала неброскую и повседневную одежду, пытаясь не выделяться, стремясь скорее спрятаться от всего мира в свой панцирь? Наверное, уже тогда подсознательно отвергала все, что нравилось Амелии, не хотела быть ее отражением. Ведь все окружающие подмечали: яркая, уверенная в себе — это Лия; незаметная, неброская, — Лера. Так и повелось.