Вернись домой, Землянин
Шрифт:
Основание города-Бродяги и верхушки городских зданий погрузились в темноту. Что произошло с гигантскими папоротниками и хвощами, разглядеть было невозможно. Очевидно, все они за какую-то долю секунды превратились в единый спрессованный пласт. Те, что находились чуть подальше, за чертой опустившегося города, не устояв перед разыгравшейся бурей, сбросили листья и разваливались на части. Еще дальше находившийся внутри огромного круга и залитый солнцем лес наклонился в противоположную от города сторону, сотрясаясь под ударами грома.
К несчастью, спиндиззи на Двадцать третьей улице взорвался, не выдержав огромного напряжения последней минуты посадки, и последние сто пятьдесят метров город находился практически в состоянии свободного падения.
— Довольно драматичное приземление, — пошутил он. — Пожалуй, стоит починить спиндиззи, так — на всякий случай. Босс, еще немного — и этот двигатель совсем сдохнет.
Амальфи решительным жестом выключил устройство управления.
— Если эти бандиты здесь появятся, — сказал он, — мне кажется, им будет не так просто доказать свое могущество. Ладно, Марк, принимайся за дело.
Мэр протиснул свое грузное, напоминающее бочонок, тело в кабину лифта и, преодолевая фрикционное поле, заскользил вниз, на улицу. Такой способ передвижения он находил гораздо более быстрым и удобным, чем автоматические эскалаторы или скольжение по стенам зданий, когда в качестве тормозного башмака приходится использовать собственный лоб. Спустившись на улицу, он отметил про себя, что башня управления буквально сияет, освещенная яркими и горячими лучами солнца.
— Городской Центр, — подумал Амальфи, — наверняка выглядит сейчас точно так же, и девиз города отчетливо виден во всей красе медной инкрустации. Ему оставалось только надеяться, что никто из местных жителей не сможет прочитать этот девиз. Это могло бы принизить грандиозный эффект, которого они добились столь впечатляющим приземлением. Неожиданно Амальфи уловил, что непонятная речь, которая звучала в его наушниках во время посадки, накатывается со всех сторон. Спокойные будничные лица жителей города-Бродяги, обращенные в конец Авеню, постепенно приобретали выражение удивления, смешанного с веселостью и безотчетной печалью. Амальфи повернулся. По направлению к нему двигалась невероятная процессия: группа детей, одетых в невероятные полосатые — красные с белым — одежды. Амальфи вспомнил, что однажды ему приходилось видеть древние мумии, облаченные в нечто подобное. Полосатая ткань покрывала плечи и грудь детей и ниспадала ниже пояса. Ноги были облачены в куски многоцветной материи, что-то вроде шелка, которая трепетала при каждом движении. Сделав очередной шаг, дети склонялись в низком поклоне, вытягивая в сторону руки и принимаясь махать ими, словно порхающие бабочки. При этом они безостановочно крутили головой, будто перекидывая ее с одного плеча на другое, и двигали ногами, переступая с носка на пятку и раскачиваясь. В такт движениям детей мерно постукивали собранные из сухих стручков браслеты; они опоясывали детские запястья и голые лодыжки. Шествие сопровождалось мелодичным, словно бег ручейка, пением. Первым чувством, которое охватило Амальфи при виде этой странной процессии, было удивление: почему Отцы Города так озадачены происхождением языка этой планеты. Вне всякого сомнения — это человеческие дети. Ничто в них не производило впечатления чего-то чужеродного. Вслед за детьми двигалась толпа высоких черноволосых мужчин, которые вели себя менее подвижно. Через продолжительные, точно выверенные интервалы они принимались хором скандировать какое-то слово, которое громко перекатывалось под мерным постукиванием, сопровождавшим танец детей. Мужчины тоже во всем походили на людей: их неподвижные, вытянутые вперед и повернутые ладонями вверх, руки имели по пять пальцев с совершенно нормальными ногтями. Бороды мужчин ничем не отличались от тех, что носят обыкновенные люди; рубаха у каждого в одном и том же месте на груди имела широкую прорезь, сквозь которую, словно символическая рана, виднелась нанесенная красным мелком полоса. Сквозь прорезь были видны также и ключицы, и ребра, которые тоже были точно такими, какими им и положено быть.
Замыкали шествие женщины, выглядевшие не совсем обычно. Сгрудившись в огромной повозке, которую тащили ящеры, обнаженные и понурые, они ехали молча, обозревая окрестности воспаленными от гноя глазами и не обращая ни малейшего внимания на город и его жителей. Вид их свидетельствовал о том, что в своем развитии они очень недалеко ушли от приматов. Время от времени то одна, то другая принимались чесаться, острыми когтями непроизвольно царапая собственное тело.
Дети плотным кольцом окружили Амальфи, очевидно, посчитав его предводителем пришельцев. Это вполне можно было принять за доказательство человеческого мышления. Амальфи стоял неподвижно, а дети кружком уселись вокруг него, продолжая петь и трясти кистями рук. Мужчины тоже образовали круг, держась все время лицом к Амальфи и вытянув вперед руки. Вслед за ними последней подоспела испускавшая зловоние повозка, которую пропустили внутрь двойного кольца прямо к ногам Амальфи. Двое мужчин-погонщиков отпрягли послушных ящеров и отпустили их на волю.
Пение вдруг прекратилось. Самый высокий и представительный из мужчин вышел вперед и склонился перед Амальфи, постучав руками-крыльями по асфальту Авеню. Прежде, чем Амальфи успел понять, что этот мужчина намеревается сделать, тот вытянулся, положил ему в руку какой-то тяжелый предмет и отступил, громко прокричав то слово, которое мужчины скандировали по пути в город. Мужчины и дети ответили ему слившимся воедино громким ужасным криком, а затем наступила тишина.
Амальфи стоял рядом с повозкой, окруженный плотным двойным кольцом. Он перевел взгляд на оказавшийся в его руке предмет.
Это был витиеватой формы сваренный из металла ключ.
4. ОН
Мирамон нервно заерзал в кресле; огромное, черное, похожее на пилу перо, закрепленное в собранных в пучок волосах, закачалось. То, что он в конце концов все же опустился в кресло, показывало его доверие к Амальфи: сначала Мирамон упрямо отказывался от этого, сидя на корточках — эта поза была обычной для жителей планеты. Кресла в их представлении являлись незавидной прерогативой богов.
— Сам я в богов не верю, — объяснял он Амальфи, потрясая своим пером. — Любому человеку, сведущему в технике, ясно, что ваш город — это просто продукт общества, которое в техническом отношении превосходит наше. И сами вы — такие же люди, как мы. На нашей планете религия всегда была решающей силой. В таких условиях крайне недальновидно действовать против общественного мнения.
Амальфи кивнул.
— Судя по тому, что вы мне рассказали, в это нетрудно поверить. Ситуация на планете действительно уникальна, насколько я могу понять. Что произошло после падения вашей цивилизации?
— Мы не знаем, — Мирамон пожал плечами. — Это случилось более восьми тысяч лет назад. Сохранились только отрывочные легенды. В то время на планете была высокоразвитая культура; на этом сходятся все священники и ученые. Климат тогда был совсем другим. Каждый год на несколько месяцев приходили такие холода, что я не понимаю, каким образом люди могли выжить. Кроме того, звезд было гораздо больше. Древние наскальные рисунки свидетельствуют о наличии более тысячи звезд, хотя некоторые сведения в этих памятниках истории противоречивы.
— Естественно, — сказал Амальфи. — Вы же не знаете, что ваше солнце движется с необычайно большой относительной скоростью?
— Движется? — рассмеялся Мирамон. — Некоторые из наиболее мистически настроенных ученых тоже придерживаются этого мнения. Они утверждают, что раз перемещаются планеты, то и солнце не может оставаться неподвижным. Мне кажется, что это довольно натянутая аналогия: ведь во всех других отношениях поведение планет и солнц отличается друг от друга. Кроме того, если мы перемещаемся, то почему же до сих пор не вышли из этой пустоты?