Вернись и покайся
Шрифт:
– Ну, что же, вы сами этого захотели. Он махнул рукой красноармейцам, и те силой стали вытаскивать из толпы кого попало. Минут через пять к складу «Мануфактурных товаров» согнали кучку людей. Комиссар вновь обратился к народу: – Здесь двадцать человек, я даю вам два часа времени – либо родственники партизан сами выйдут, либо вы их выдадите. В противном случае мы расстреляем этих, – он указал стволом револьвера на заложников, – время пошло! Командир вынул из кармана часы на цепочке и повесил их на ствол пулемета. Время действительно шло, но все оставались на своих местах.
– Гриша, – обратилась Наталья к сыну, – ты уже большой мальчик, слушай меня внимательно. Мне сейчас нужно будет уйти, малыши останутся с тобой. Домой не ходите, пойдёте к бабушке Глаше, что пела в церковном хоре. Если к ней не получится, иди к кому-нибудь из бывших прихожан, которые знали отца. Я сейчас отойду от вас, за мной не ходите.
Наталья сквозь толпу
Когда пороховой дым рассеялся, на земле остались лежать окровавленные тела заложников.
– Ну что, есть желающие сотрудничать? Снова молчание. – Теперь мы возьмем в заложники сто человек. Из толпы выдернули старика, за ним выбежала женщина: – Постойте, оставьте моего отца, я вам покажу всех у кого мужики на болоте! И тут началось… Брали очередного заложника, и тот выдавал родственников партизан, коих знал. Многие члены семей повстанцев стали выходить сами, чтобы не искушать знающих их людей. Вышла и Наталья, не дожидаясь, когда её выдадут. Численность заложников увеличивалась, и тут солдаты взяли под руки молодую девушку лет шестнадцати. – Не троньте мою доченьку, у нас нет никого у партизан! – кричала полная, рыжеволосая, небольшого роста женщина, хватая за локоть солдата. И тут ей на глаза попались дети Андрея Афанасьевича: – Вот! Это дети церковного старосты, он с партизанами. Красноармейцы отпустили девушку и переключились на Гришу и малышей. У Натальи потемнело в глазах, когда из толпы вышел солдат, неся под мышками Машу и Васю, второй красноармеец тащил за руку Гришу с вещмешком. Женщина едва не потеряла сознание, взяв себя в руки, она кинулась к детям. Солдаты поняли, что к чему и бросили к ногам женщины детей. Она встала на колени и обняла малышей, Гриша подошел к матери и прижался. Примерно через час закончился отбор заложников и всех арестованных колонной погнали по дороге.
В тот год последние дни лета в Тамбовской губернии выдались особенно засушливыми. Грунтовая дорога, разбитая колесами бричек, превратилась в пыльное месиво. Заложники – женщины, старики и дети – медленно брели в пыльном облаке. Наталья по очереди брала на руки малышей, выбившихся из сил. Благо, что женщина догадалась взять с собой еды и воды. Справа от них едва успевал передвигаться на костылях старичок лет семидесяти. Когда мать дала пить детям, он жадно взглянул на фляжку, женщина перехватила взгляд затуманенных от усталости глаз на бледном, болезненном лице и протянула ему воду. Мужчина, сделав один единственный глоток, вернул фляжку назад. Он погладил Машу по головке, молча кивнул Наталье и продолжил свой путь. Люди изо всех сил старались оставаться в строю, они не знали, что их ждет впереди, но жить хотели все… Людей гнали, словно скот, будто каторжан по тракту, подгоняя матерными словечками и винтовочными прикладами. Многие не понимали в чём их вина, какой такой закон они нарушили? За что им наказание? Словно гром среди ясного неба ворвалась революция в размеренный крестьянский быт. Люди, из поколения в поколение трудившиеся на земле, учившие своих детей и внуков чтить Бога и любить ближнего своего, вдруг стали преступниками закона. Священников, которые кохали своих духовных чад в колыбели отеческой опеки, «окрестили» врагами нового общества, достойных уничтожения. Никому не хотелось воспринимать эту реальность, многие на подсознании считали всё происходящее кошмарным сном, желая поскорее проснуться и опять зажить спокойно и счастливо. Но, увы…
В какое-то время Наталья увидела, как шедший неподалеку от них старик на костылях вдруг остановился и стал открывать рот, жадно хватая воздух. Она хотела было подойти к нему и помочь, но тут же получила толчок прикладом в спину и матерный выкрик в свой адрес. Она поняла – надо продолжать движение, хотя бы ради детишек. Когда получилось оглянуться назад, она увидела, что старик лежит на обочине, и в этот самый момент красноармеец выдергивает у него из груди штык. Женщина, собравшись с силами и взяв Васятку на руки, стала читать 90 псалом. Бывают такие моменты в жизни человека, когда Сам Бог посылает страдальцам силы несоразмерные с возможностями их организма. Так и мать Гриши, Маши и Васи сама не понимала, откуда у неё взялась сила перенести весь этот кошмар. Уже темнело, когда они вошли в Тамбов. Пройдя ещё какое-то время по улочкам губернского города, их загнали на территорию женского монастыря, в то время уже не действующего. Заложникам разрешили обосноваться во дворе обители, на дверях храма висел увесистый амбарный замок. В остальных зданиях, находящихся на территории монастыря, двери были наглухо заколочены досками крест-накрест. Выбившиеся из сил арестованные буквально попадали на землю. Наталья присела на булыжники, прогретые за день на солнце, спиной оперлась о стену храма, дети прижались к ней, и
Андрей Афанасьевич последнее время не находил себе места, непрестанная молитва уже не могла его успокоить. Уснуть тоже не получалось, он вышел из шалаша, уселся на ближайшую кочку и устремил свой взор на звездное небо. Мысленно он казнил себя за то, что оставил семью: «От кого он сейчас защищает их здесь, спрятавшись на болоте, как заяц? Обратно ему дороги нет. Кто может теперь действительно защитить их? Как они там? – сердце еще сильнее защемило. – А его четвертый ребенок, который находится в материнской утробе… Кто он – мальчик или девочка? Наверняка ему уже никогда этого не узнать, – слезы накатили на глаза, сердце застучало в груди, ком подступил к горлу, ему захотелось выть, как шакалу».
«На болоте из срубленных берез мы устроили оборону от красных, но они вряд ли сюда придут. Нам и самим здесь долго не протянуть, – размышлял староста, – многие это понимают и поэтому бегут из отряда, бегут в другую губернию, где их не знают, желая спастись – возможно, у них это и получиться. Но как быть ему? Бросить тех, с кем под пулями шел защищать матушку Русь, уйти и всю жизнь скрываться под чужим именем? Нет, это не для него! Уж лучше принять последний бой…»
Утренние лучи солнца скользнули по монастырским стенам, Наталья приоткрыла глаза, в памяти медленно всплыло всё произошедшее с ними вчера. Здравый смысл противился воспринимать реальность и, тем не менее, она оставалась таковой. Сняв с себя кофту, женщина свернула её и аккуратно положила под головки малышам. Встав на ноги, она увидела, как Гриша открыл глаза, поднеся указательный палец к губам, мать пригрозила: «Тсс, спи, а я нужник найду и вернусь». Она медленно побрела вглубь двора, ноги были словно ватные, тело ныло после вчерашних нагрузок. Вдоль кованой монастырской ограды прохаживались красноармейцы с винтовками. «Явно часовые, – подумала Наталья. – Это они нас охраняют, как преступников – меня, Васю, Машу, Гришу. Чем же мы так опасны для общества, коль нас изолировали от него? Чем же всё это закончится?» «Помилуй мя, Боже, по Велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое», – перекрестившись, она начала шепотом читать 50 псалом. На всей территории святой обители находились люди: одни спали, другие, проснувшись, приводили себя в порядок, к нужнику образовалась длинная очередь. Немного оправившись от психологического и физического стресса, арестованные начали интересоваться, что с ними будет дальше. Солдаты не общались с ними (очевидно, у них был такой приказ), и люди пребывали в неведении. Благо, большинство заложников успели прихватить с собой пропитание и воду, но это на первое время. А что будет потом?
Солнце клонилось к закату – день прошел, никакой информации так и не поступило. Люди спрашивали друг у друга: «А вы не знаете, как долго мы пробудем здесь?» Но ответить на этот вопрос никто не мог.
На другой день ближе к полудню в монастырские ворота въехал автомобиль с открытым верхом. Машина остановилась, с заднего сиденья встал офицер и поднял руку, люди стали подтягиваться, образуя круг. Поправив фуражку, военный заговорил: – Вчера наш парламентер доставил на болото бандитам ультиматум. Мы дали им срок три дня для того, чтобы они сдали оружие. Кто-то из заложников выкрикнул: – Еду не даете, дайте хоть воды! – Пока ваши родственники не сдадутся, не будет вам ни воды, ни еды. Толпа загудела: – Детей пожалейте! Офицер сел на сиденье, и водитель тронул авто…
Наталья старалась экономить продукты и воду, хотя прекрасно понимала – если не придет помощь, то дни их сочтены. Люди старались меньше двигаться – берегли силы, днём укрывались от солнечных лучей с северной стороны церкви…
Командир отряда, в котором был Андрей Афанасьевич, был потомственным военным, его сына и невестку убили красные. Предвидя действия большевиков, он увез жену и внуков в соседнюю губернию к своей сестре. Он искренне переживал за своих бойцов, у которых большевики взяли семьи в заложники. Построив отряд, военачальник обратился к солдатам: «Братья, красные нам предъявили ультиматум: по истечении трёх дней мы должны сдаться, иначе наши семьи умрут медленной смертью от жажды и голода. Но поверить безбожникам не позволяет мой разум. Посоветовавшись, мы решили – нужно срочно напасть на охрану монастыря и освободить женщин, детей и стариков из рук извергов. Лучше погибнуть в бою, нежели знать, что из-за нас умирают от голода и жажды люди. Выступаем завтра ночью в 3 часа…»
С утра на территории монастыря начались активные движения красных: подъезжали грузовики, в них загружали ящики со снарядами, хранившиеся в церкви. Красноармейцы выглядели слегка возбуждёнными, даже радостными, словно в преддверии важных событий. Заложники же понимали, что готовится военная операция и, очевидно, против близких им людей, находящихся на болотах. Погода с утра ухудшилась, небо затянуло тучами, которые постепенно сгущались. К Наталье подошел худощавый сгорбленный старичок, сильно прихрамывающий на правую ногу: