Верность и терпение
Шрифт:
Начальник квартирмейстерской части доложил, что у него нет карт ни здешних мест, ни Швеции, из-за чего и связи с корпусом Шувалова также нет. Когда замолчал последний из выступавших, поднялся Аракчеев и, предваряя Барклая, чтобы не дать ему сделать резюме, сказал:
— Господа! Я слышал все, что было вами сказано. Сообщу только, что шестнадцатого марта государь император прибудет в Борго на заседание финского сейма и ему будет приятно открыть заседание в зале, где выставлены будут добытые вами трофеи — знамена разбитых полков и ключи поверженных крепостей. — Повернувшись к Барклаю, Аракчеев
Это звучало как приказ, да, по сути дела, так и было. Все сомнения были отставлены, и за считанные дни корпус к выходу был готов.
Операция, которую по ее завершении современники сравнивали с переходом Суворова через Альпы, началась 7 марта.
За день перед ее началом из Васы вышел авангард корпуса, которым командовал генерал-майор Берг. Его отряд дошел до острова Валлгрунд и там остановился. Остров был засыпан снегом, совершенно пустынен, и из-за того, что представлял собою голую плоскую гранитную скалу, напоминал гигантский надмогильный камень. На Валлгрунде не было ни деревца, ни кустика и ничего живого. Негде было укрыться от ветра и пятнадцатиградусного мороза, но чтобы сохранить внезапность предстоящего удара и не демаскировать себя, Берг приказал костров не разжигать.
С острова отряд тронулся 8 марта в пять часов утра. И вот здесь-то и начался ледовый поход, равного которому до тех пор не было в истории русской армии. С первых же шагов солдаты наткнулись на ледяные глыбы, нагроможденные одна на другую. Через несколько часов поднялась снежная буря. Солдаты скользили по крутым ледяным скатам, карабкались через горы и торосы, иней запорошил усы и брови, руки и ноги коченели от мороза, но укрыться было негде, и оставалось одно — с немым остервенением идти вперед.
Им было очень трудно, но стократ терпели те, на чью долю досталось тащить пушки, их лица, напротив, были мокрыми от пота. Авангард шел без остановки двенадцать часов, пока не достиг островов Сторгрувдсета и Гаддена, таких же пустынных, как и Валлгрунд.
Спрятавшись от ветра за скалами и пролежав несколько часов на снегу, авангард двинулся дальше.
Вторым отрядом, шедшим вслед за авангардом, командовал Барклай. Стихия уравняла в этом походе всех, и может быть, старым солдатам и офицерам было труднее, чем молодым, но корпус шел неодолимо, помогая тем, кто обморозился, ослаб и потерял последние силы.
Этих людей нельзя было ни оставить, ни отослать назад, потому что до западного берега было уже ближе, чем до оставленного ими восточного, и их везли на легких санках и лыжах, не давая умереть от холода.
Отряд Барклая вышел из Васы, первый его привал был на Валлгрунде, второй — на Гаддене, а после третьего они должны были достичь берега.
Для них этот переход был почти таким же, как и для первого отряда, только последний его этап оказался еще труднее, потому что был длиннее: в отличие от авангарда, шедшего к ближайшей точке западного берега, главным силам надлежало выйти прямо к городу Умео.
Третий этап растянулся для солдат
Солдаты Барклая прошли за это время шестьдесят верст и к ночи 9 марта выползли на шведский берег, шатаясь и падая от неимоверной усталости. И хотя до Умео оставалось не более версты, корпус лег на снег, а те, в ком еще еле теплились силы, пошли собирать все, что могло гореть.
Вскоре зачадили костры, от которых дыма было больше, чем огня, но и это было спасением.
Увидев из Умео огни бивачных костров, начальник городского гарнизона граф Кронштедт сначала подумал, что у него галлюцинации, но десятки обывателей и чуть ли не все его офицеры тут же прибежали к нему, спрашивая, что это значит.
— Спокойно, господа, спокойно, — отвечал им Кронштедт, — сейчас узнаем.
Меж тем к городу подоспели казачьи пикеты из авангарда Берга и учинили беспорядочную стрельбу на самых его окраинах. Это подстегнуло коменданта к немедленным действиям, и в сторону русского лагеря поскакали парламентер с белым флагом и трубач.
Барклай не ожидал столь скорого и чрезвычайно благоприятного поворота событий и удивился прибытию неприятельского офицера. Но с первых же его слов понял, что шведы не просто напуганы фантастическим появлением русских возле Умео, а пребывают в настоящей панике.
Выслушав офицера, Барклай более чем холодно сказал, что будет иметь дело только с графом Кронштедтом и ждет его немедленно. Шведы ускакали обратно, а с рассветом в лагере появился и комендант, просивший не атаковать город. Барклай согласился при условии, что гарнизон оставит город и передаст русским арсенал и провиантские магазины.
Кронштедт не возражал и в тот же день оставил Умео.
Вслед за тем русские войска торжественным маршем вошли в город. Однако прошло всего два дня, как Барклай получил приказ Кнорринга уходить обратно в Васу. Он сообщал, что в Стокгольме произошел государственный переворот, что к власти призван бывший регент Густава герцог Зюдерманландский, потребовавший немедленного заключения мира с Россией.
В связи с этим пребывание русских войск на территории Швеции является совершенно невозможным, и корпусу надлежит отойти в Финляндию.
Кнорринг сообщил также, что авангард корпуса Багратиона — отряд Кульнева — тоже перешел Ботнический залив по Аландским островам и занял город Грислезамп, лежащий в ста верстах севернее Стокгольма.
«Так вот где истинная причина миролюбия шведов И вот почему Карл занял трон. Не окажись Кульнев и я в Швеции, неизвестно, сколько еще оставался бы королем Густав и продолжалась война», — подумал Барклай.
И хотя сообщение было радостным — наконец-то окончилась война! — но у Михаила Богдановича радость эта омрачилась заботами о великих трудностях обратного перехода, в который надобно было пускаться тотчас же. И сколь ни был он воспитан в духе беспрекословного повиновения приказу, все же решил дать солдатам еще трое суток отдыха.
Пока начались неспешные сборы в дорогу, Барклай составил и распубликовал прокламацию для горожан Умео, где извещал их о скором уходе своих войск, но объяснял это как акт доброй воли миролюбивого русского царя.