Верность Отчизне
Шрифт:
Доверять, но проверять
Программа обучения заканчивалась пилотажем. Выполняя фигуры пилотажа, курсант должен уверенно владеть самолетом, у него вырабатываются волевые качества, решительность и смелость, необходимые воздушному бойцу.
Все мои курсанты хорошо пилотировали, кроме одного — Мешкова. Он боялся штопора, и ему не давалась чистота вывода. А надо было непременно добиться чистоты выполнения этой фигуры — приближался день выпуска группы, и меня очень тревожил отстающий курсант.
Как всегда,
Начинаю выводить самолет. И когда он начал задирать нос, даю газ. А мотор не работает. Самолет самопроизвольно сорвался в штопор и стал вращаться в другую сторону.
Земля быстро приближается. Не могу понять, что произошло с мотором. Делаю последнюю попытку вывести самолет из сложного положения. Удается его выровнять. Мотор по-прежнему не работает. Вынужденная посадка неизбежна.
Местность под нами гористая. Только в стороне виднеется небольшая площадка — хлопковая плантация. Направляюсь к ней. Снижаюсь. Потянул ручку на себя — самолет коснулся земли и вдруг запрыгал: я садился поперек борозд — как пришлось. Вот-вот перевернется на спину. Впереди, метрах в пятнадцати, — обрыв. Самолет останавливается вовремя!
Очевидно, кончилось горючее. Да, бензина действительно нет. Как подвел меня механик: а ведь он такой исполнительный, аккуратный!
Раздается гул мотора. Низко пролетает самолет. И кто-то грозит с него кулаком. Да это комэск! Показываю знаками, что нет бензина, а командир грозит кулаком еще яростнее.
Самолет улетел. А мы сидим и уныло ждем бензина. Уж наверняка я снова попал в нерадивые, опять будет отложена моя отправка на фронт.
Комэск приехал на автомобиле. Я готов был провалиться сквозь землю. Но подобрался и доложил о вынужденной посадке из-за недостатка горючего и о полной исправности самолета.
Комэск сердито посмотрел на меня и, пробормотав что-то нелестное на мой счет вместо ответа, приказал заправить самолет бензином.
Бензобак залит. Командир влез в кабину и попытался взлететь. Но площадка была слишком мала. Тогда он приказал разобрать самолет и доставить его на аэродром на грузовике.
Я знал, что на этом дело не кончится. И в самом деле комэск вызвал меня, как только я приехал. Я ждал неприятного разговора: комэск умел снимать стружку!
К моему великому удивлению, командир встретил меня не так сурово, как я ожидал. На этот раз он даже не кричал — может быть, оттого, что я удачно, без поломок, посадил самолет. Я не сказал командиру, что все произошло из-за оплошности механика. Принял вину на себя, но комэск и без моих объяснений все понял. Он строго сказал:
— Помните: доверяя, нужно проверять!
Я запомнил его слова и в дальнейшем, доверяя механикам и техникам, всегда их проверял. Этому учил и своих курсантов.
И вот наступил день, которого я так ждал. Все курсанты успешно закончили учебу и получили назначение в действующую армию.
Мои питомцы, окружив меня перед отъездом, благодарят за выучку. Крепко пожимаю им руки на прощание, даю последние советы, наставления.
— До скорой встречи на фронтовом аэродроме, товарищ инструктор! — кричат они, уже сидя в машине, увозящей их на станцию. Они знают: для меня это лучшее пожелание.
И снова я остаюсь на инструкторской работе: мне уже дали новую группу. Все мои надежды снова рухнули.
Прощайте, друзья!
Уже целый год наша авиашкола здесь, в глубоком тылу. Незаметно прошло время в каждодневной упорной работе. По-прежнему мы целыми днями на аэродроме, а вечерами в Ленинской комнате.
Сообщения тревожные: наши войска ведут тяжелые бои под Сталинградом, стоят насмерть.
Товарищи моего детства, мои братья воюют. Отец, сестра, близкие — в фашистской неволе. А я, воздушный боец, отсиживаюсь в тылу. И эта неотвязная мысль нестерпима.
Как-то после тренировочных полетов ко мне подошел Гриша Усменцев. Участливо спросил:
— Ты что голову повесил? Здоров ли? Верно, устал?
— Да нет, Гриша, дело не в этом.
— Пойдем купаться, по дороге поговорим.
Мы отправились к арыку, протекавшему между высокими тополями, неподалеку от нашего авиагородка. Вдруг кто-то позвал меня.
Оглядываюсь — нас догоняет дежурный. Говорит мне с досадой:
— Где вы пропали? Вас срочно вызывает комэск. Идите быстрее!
— Очевидно, вызывают на очередную стружку,—сказал я Грише.
Я пошел в штаб, ломая себе голову: зачем мог понадобиться строгому комэску? И не очень спешил, припоминая, не допустили ли нарушений мои курсанты. Да нет…
Впереди меня быстро идет командир звена другого отряда Петро Кучеренко. Очевидно, тоже в штаб. Обычно спокойный, выдержанный и несколько медлительный, лейтенант сейчас чуть не бежит. Прибавляю шагу, нагоняю его у самых дверей кабинета.
— Товарищ лейтенант, куда торопитесь?
— Да вот комэск вызывает.
— Меня тоже. Давайте, товарищ, лейтенант, вместе войдем. Одному страшновато: не знаю, в чем дело.
— И я не знаю.
Входим вместе. Докладываем. Командир эскадрильи встает и молча окидывает нас взглядом, будто впервые видит. И с несвойственной ему мягкостью говорит:
— Летчики вы неплохие, не подведете в бою. На вас получен вызов. Завтра с утра отправитесь к начальнику училища и узнаете все подробнее. Быть может, я бывал резок. Но дисциплина прежде всего. Командир должен быть требовательным. Поймете, когда сами станете опытными командирами.
Он отпустил нас, и я, вдруг забыв о всех обидах, горячо пожал комэску руку и быстро вышел из штаба.