Верность
Шрифт:
Но с назначением дня отплытия обоим судам он медлил. Причина была веская: крупная игра на бирже и в карты привела его к большому проигрышу. Нужно было выбрать момент и отыграться. Иначе его уличат в растрате и могут даже судить. Тут не поможет и заступничество отца с его революционными заслугами…
Время шло. Ларк колебался, слал запутанные телеграммы окружным путем. Играл в карты. То понемногу отыгрывался, то снова проигрывал. Изучал биржевые бюллетени. Танцевал. Обо всём этом в шанхайском обществе шептались. Удивлялись, что живущий в «Асторхаузе» австралиец
А тем временем нагруженный и вполне готовый к отплытию «Ральф Моллер» простаивал на рейде. Экипаж его изнывал от безделья и с утра до вечера резался в карты. Капитан в одиночестве осушал одну бутылку шотландского виски за другой. Лицо его от жары и алкоголя из красного становилось лиловым. Перебравшиеся на пароход сотрудники камчатского «комиссариата» ссорились с администрацией судна, требовали улучшения питания и удобных помещений. Возглавлявший их Воловников каждый день ездил к Ларку за распоряжениями, возвращался грустный и озабоченный. Он и Якум были возмущены. Надо жаловаться, но кому? Телеграфная связь с Читой была прервана…
53
Из владивостокских газет и писем стало известно, что «особоуполномоченным» Приамурского правительства на Камчатку выезжает рыбопромышленник Бирич и что туда готовят военную экспедицию. В кают-компании «Адмирала Завойко» это вызвало оживленный обмен мнениями.
– Так, значит, на Камчатку едут два комиссара – красный и белый, – сказал Нифонтов. – Если Бирич с войсками будет там раньше нас, все закупленное в Шанхае снабжение попадет к нему в руки.
– Почему это он будет там раньше нас? – возмутился комиссар.
– Отсюда на Камчатку на тысячу миль дальше. Следовало бы торопиться. А мы все чего-то ждем да болтаем. Весь город уже знает о «Ральфе Моллере».
– Кто ж это болтает? – потерял самообладание Павловский. – Не ваши ли знакомые?
– По-вашему, Бронислав Казимирович, все плохое, что происходит в Шанхае, делают мои знакомые. Это я давно от вас слышу. А в действительности первым разболтал о нашей экспедиции Кузнецов. Ответственный работник, с позволения сказать! Чего вы киваете на моих знакомых? На своих попристальней посмотрите.
Павловский покраснел:
– На кого это вы намекаете, Николай Петрович? Говорите прямо.
– Вы сегодня свободны, штурман? Поезжайте в город вместе с Брониславом Казимировичем и познакомьте его с Воробьевой. Он ей, конечно, понравится, и она его пригласит к обеду. Там он своими глазами увидит, как проводят время его высокие знакомые и как они швыряют деньгами.
– Шанхай, – отозвался штурман с недоброй усмешкой он всем кружит голову, а может и вовсе шею свернуть.
Все сдержанно улыбались. Павловский был вне себя. Он прекрасно знал, что это не клевета на «ответственных товарищей», что действительно некоторые из них ведут себя недостойно. Он был юношески честен, искренне верил, что в партии могут быть только проверенные люди с чистыми помыслами. Но теперь он знал и иных. Такие, безусловно, компрометируют партию, когда они у власти и когда только храбрые могут их обличить. Но он этого сделать не может. Не перед беспартийными же ему выступать. Это только вред принесет партийному, очень важному делу! Он считал, что нужно глушить разговоры о поведении в Шанхае «ответственных товарищей» и ждать отплытия: в море всё быстро станет на своё место… Но Нифонтов! Этот ужасный Нифонтов!
Почувствовав, что теряет над собой власть и боясь сказать старшему офицеру что-нибудь непоправимое, Павловский, обжигая рот, залпом допил чай и ушел к себе в каюту.
– Значит, на Камчатке будет война, – задумчиво сказал штурман, посмотрев вслед комиссару.
– Какая там война! Это не Приморье, Михаил Иванович.
– Какая же разница, Николай Петрович?
– Некому там воевать. Население в партизаны не пойдет, а большевиков там горсточка. Да и Ларк не годится для роли Дубровского. Это скорее Германн из «Пиковой дамы», но гораздо… самое… расчетливее и оборотистее. По-моему, он не очень торопится на Камчатку. Скорее всего, под каким-нибудь предлогом вообще туда не поедет.
– Эх, Николай Петрович! Знамя партизанской войны поднимают не Дубровские. Народ, свергнувший самодержавие, никогда не подчинится белогвардейщине.
– Успокойтесь, штурман. Камчадалы самодержавия не свергали. Это сделали петроградские солдаты, матросы и рабочие. Уж вам-то это хорошо известно…
Не желая спорить, штурман промолчал.
54
На баке тоже шумно спорили.
– В газетах вон пишут, что в России голод. Даже комиссию какую-то американцы создали для помощи. А здесь вот комиссары приехали, в отелях живут, ни в чем себе не отказывают. Пароход на Камчатку всякой всячиной нагрузили. Или, ты думаешь, врут газеты, в России всего вдоволь?
Все с интересом смотрели на рулевого старшину Кудряшева и спорившего с ним машиниста Губанова. Губанов насмешливо улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Что всего вдоволь, я не говорил. В России ещё не скоро будет всего вдоволь. И что голодают там, всё может быть. Ведь не шутка – три года гражданской войны! И красных и белых мужик кормил, да и мало мужиков в деревне осталось. Одни бабы. А вот в помощь-то американскую я не особо верю. Не дружеская это помощь, несерьезная. Вроде как медведю нашему кусок сладкого пирога дали!
Все захохотали, а Губанов продолжал:
– Американцы и немцам помогают. Да так, чтобы их к рукам прибрать. Видал я во Владивостоке, как они за шелк и духи французские девок покупали. Тоже, скажешь, помощь?
– Так, по-твоему, принимать у них хлеба не надо. Пусть мрет народ с голоду?
– Этого я опять не говорил. Пусть везут хлеб, но не по кабальным обязательствам. Будем богаты – расплатимся.
– И о чём вы спорите? – вмешался старший матрос Дойников. – Не матросское это дело – решать. Для этого правительство у нас есть. Ленин.