Вернувшиеся
Шрифт:
Впервые за этот день слова печатались легко и быстро.
Я пишу вам об Элизабет. Мы любили друг друга. Но она умерла. Теперь она вернулась. Как мне вести себя с ней?
Харольд и Люсиль сидели в гостиной, смотрели новости по телевизору и безмолвно переживали личные тревоги. Джейкоб был наверху — играл или спал. Харольд ворочался в любимом кресле, облизывал губы, потирал рот ладонью и думал о сигаретах. Иногда он делал вдох, задерживал дыхание, а затем с шумом выпускал воздух, имитируя процесс курения.
Седовласый телеведущий, с идеальным и красивым лицом, «вываливал» на зрителей трагические сообщения — такие же мрачные и темные, как его костюм.
— Во Франции убиты трое «вернувшихся», — произнес он жизнерадостным тоном.
Люсиль неодобрительно покачала головой.
— Количество жертв наверняка возрастет, потому что полиция уже не может сдерживать людей, недовольных возвращением мертвых. Порою кажется, что митингующие толпы давно забыли о пропозиции своих первоначальных протестов.
— И что тут необычного? — проворчал Харольд.
— Забыли о пропозиции? — переспросила Люсиль. — Почему он так говорит? У меня сложилось впечатление, что ему хочется выглядеть англичанином.
— Наверное, он думает, что так звучит лучше, — ответил Харольд.
— Значит, если французы выражаются иначе, он все равно будет перевирать английские слова?
Седовласый мужчина исчез с экрана, и вместо него появились полицейские со щитами и дубинками. Они начали огибать бунтовщиков широкой дугой и накатываться на них безжалостными волнами. Под ярким безоблачным небом разворачивалась жестокая драма. Сначала сотни протестующих отхлынули назад. Люди в форме бросились вдогонку. Но затем полицейские поняли, что их ряды растянулись. Они попытались отойти назад, однако мятежники уже заполнили образовавшиеся бреши. Завязалось сражение. Некоторые полицейские убегали, других били по каскам металлическими прутьями, и они падали, как пластмассовые куклы. Бунтовщики наступали, как стаи животных. Они нападали группами и хлестали представителей власти бейсбольными битами и кусками арматуры. Вновь и вновь небольшие огоньки возникали в руках митингующих. Бутылки с горючей смесью взлетали в воздух и падали в гуще полицейских. Через миг там вспыхивали косматые столбы огня.
На экране снова появилась голова телеведущего.
— Пугающе, не так ли? — спросил он.
Его голос подрагивал от возбуждения и удовольствия.
— Нет, ты только подумай! — возмутилась Люсиль, отмахиваясь от диктора, словно тот был нашкодившим котенком. — Люди сами виноваты, что везде возникают такие бунты. Они забыли о морали и приличиях. Но хуже всего, что это происходит во Франции. Я не ожидала такого от французов! Ведь наш народ славится не только изяществом, но и мудростью.
— Твоя прабабка не была француженкой, Люсиль, — заметил вскользь Харольд.
Ему хотелось отвлечься от мыслей, навеянных телевизионным сообщением.
— Наполовину, но была! — возразила его жена. — По всем документам ее считали креолкой.
— Никто в твоей семье не смог привести никаких доказательств. Я думаю, ты выставляешься француженкой, потому что всем женщинам нравятся эти чертовы лягушатники. Кто бы только знал почему.
Репортаж о Париже закончился, и новостная программа перенеслась на широкие просторы Монтаны. На экране показывали учебный лагерь с большими квадратными зданиями, которые напоминали амбары.
— А теперь вернемся в родные места, — произнес седовласый диктор. — Похоже, движение против «вернувшихся» перекинулось и на американскую почву.
Сюжет демонстрировал людей, которые выглядели солдатами, но не были ими. Они носили форму американских рейнджеров.
— Между прочим, французы — это эмоционально чувственный цивилизованный народ, — сказала Люсиль, наблюдая и за экраном телевизора, и за Харольдом. — Поэтому перестань ругаться. Тебя может услышать Джейкоб!
— Разве я ругался?
— Ты сказал «чертовы лягушатники»!
Харольд вскинул руки в жесте шутливого негодования.
На экране показывали мужчин Монтаны, хотя там было и много женщин — бегавших куда-то, прыгавших через что-то, пролазивших под чем-то, и у каждого из них имелось боевое оружие. Они выглядели очень серьезно и сурово. Иногда им не удавалось брать высокие барьеры, но они все равно походили на настоящих солдат.
— Что ты думаешь об этом? — спросила Люсиль.
— Сумасшедшие люди.
Люсиль фыркнула.
— Откуда ты знаешь? Вдруг у них высокая мотивация, а мы просто не слышали ни слова о нависшей над нами опасности?
— Когда я вижу таких парней, мне ясна их «мотивация». Мне не нужен диктор новостей, чтобы понять, к чему это все приведет.
— Некоторые люди называют их «чокнутыми патриотами», — отозвался седовласый телеведущий.
Харольд рассмеялся.
— Но многие официальные лица советуют нам воспринимать их как мощную силу.
Люсиль презрительно фыркнула.
На экране один из добровольных защитников прильнул щекой к прикладу винтовки и выстрелил в бумажный контур человека. Позади мишени взвился маленький фонтанчик пыли.
— Какие-то фанатики, — сказал Харольд.
— Откуда ты знаешь?
— А кем они еще могут быть? Посмотри на них!
Он указал пальцем на экран телевизора.
— Вон у того живот гиппопотама. Это старики, которые пытаются убежать от смерти. Ты тоже могла быть там, цитируя им строки из Писания.
— Похоже, ситуация подходит к развязке, — сказал телеведущий.
— Джейкоб! — крикнула Люсиль.
Она не хотела пугать мальчика. Но ее внезапно охватил необъяснимый страх. В ответ донесся тихий и мягкий голос ребенка.
— Я тут.
— Ты в порядке, сладенький?
— Да, мам. У меня все нормально.
Послышался легкий стук упавших игрушек. Затем прозвучал смех Джейкоба.
Эти парни из Монтаны называли себя «защитниками истинных живых». Прежде они настаивали на свержении правительства Соединенных Штатов и подталкивали страну к серии столкновений, которые расщепляли ядро плавильного котла Америки. Но теперь, как сказал представитель «защитников», перед ними возникла новая угроза. «Многие из нас не побоятся того, что нам необходимо сделать».