Верный муж
Шрифт:
Жили хорошо – ни ругани, ни скандалов. Мужа Надя уважала, ценила и… побаивалась немного, совсем чуть-чуть. Особенно когда он брови хмурил и покрякивал недовольно – была у него такая привычка. Отцом Григорий Петрович был для Любаши справедливым – ни разу на нее просто так не сорвался, не заорал, как это часто у мужиков бывает, когда устали или настроения нет. Правда, и не занимался с ней никогда – в игрушки не играл, книжек не читал. А что тут такого? Все мужики такие. Ну или почти все. Все женщины на мужей жаловались. Только не Надя. Никогда – даже матери
А что неласковый – так это характер такой, куда деваться!
Иногда, когда ехали в машине и радио слушали, а там какая-нибудь песня про любовь, «Опустела без тебя земля» например, у Нади от волнения в горле перехватывало. Бросала она взгляд на мужа и мечтала, что посмотрит он сейчас на нее нежно, возьмет за руку и чуть сожмет ее пальцы.
И им обоим станет понятно, что они друг для друга значат. Можно и без слов – и так понятно, даже если просто взгляд и ладонь в ладонь.
Нет. Не было этого. Взгляд ее он чувствовал, а вот головы не поворачивал. Только брови хмурил и губы поджимал – сразу видно, что раздражался.
Надя вздыхала и смотрела на дорогу – так, значит, так. Несентиментальный человек – вот что это значит. И больше ничего.
А то, что называется интимная жизнь, с Наденькиным-то опытом… Откуда ей было знать, как и что в этой самой интимной жизни бывает! И с подружками на эту щекотливую тему она, разумеется, не разговаривала. А с мамой – тем паче.
Правда, когда видела в метро или в театре, как мужчина держит спутницу за руку, или поправляет ей воротничок на платье, или просто смотрит на нее, екало в сердце, ныло как-то тревожно.
Не было у нее ничего подобного. Ни разу в жизни не было. Обидно, а что делать? Было чем себя утешить – такого мужа, как у нее, еще поискать: верного, порядочного, непьющего. Сколько бы ей позавидовало женщин! А она разнюнивается, сопли распускает. Корила себя, стыдила.
Мама однажды спросила:
– Любишь его, Наденька?
А она споткнулась на ответе, задумалась. Минуту всего, а мама вздохнула, да так тяжело…
И тихо сказала:
– А я так и думала.
Надя тотчас спохватилась и даже на маму накричала.
– Думала? О чем таком ты думала, позволь спросить? Нет, давай уточним! – горячилась она.
Тихая мама обиделась и всплакнула.
А Наденька на нее еще долго злилась, почти целый месяц.
А потом подумала: не на себя ли она злится? А может, на Гришу? Или вообще – на жизнь?
Еще Надя наблюдала потихоньку за мужем – реагирует ли он на красивых женщин? Нет, ничего похожего. Можно спать спокойно. Головой, как петух, вслед красавицам не крутит, взгляды исподтишка не бросает, на пляже стройных красоток не отслеживает.
А однажды в санатории в Хосте за их столиком в столовой оказалась одна такая активная дамочка, полковничья жена Виолетта Семеновна. Стройная не по годам, талия, грудь – ну Мэрилин Монро просто. «Бабетта» вполметра на голове, «стрелки» до ушей, помада фиолетовая. Видно за версту – полковая Мессалина. К вниманию привыкла, как солдат к побудке.
В столовую заходит лебедью белой – плывет между столиками, как танцовщицы из «Березки». Духами разит за версту. Вот так соседка досталась – даже сердце у Наденьки тоскливо заныло.
И глазами эта Виолетта шьет, как машинка «Зингер», и смехом хрустальным заливается:
– Григорий Петрович, ах, салатик передайте, если, конечно, не трудно! Хлебушка белого пару кусочков будьте добреньки! Мне, знаете ли, что черный хлеб, что белый… Без разницы! С моей-то конституцией!
Обращается только к Грише, Нади за столом вроде как и нет.
И все балаболит, балаболит без остановки – и про погоду, и про персонал, и про танцы ежевечерние. А Гриша только лоб морщит. И еще губы кривит. Видно, что осточертела ему эта мадам – дальше некуда. Даже за соседний стол хотел пересесть. Надежда остановила – сказала, неприлично. Слишком явно как-то.
Так и мучился весь срок, гримасы корчил. Торопился поскорее поесть и из столовой убежать.
Потом до этой Виолетты дошло – обиделась даже.
– Нелюбезный вы какой-то, Григорий Петрович! Не умеете с дамами обращаться! И как жена ваша вас такого терпит!
Гриша руками развел:
– Ну уж какой есть! Простите великодушно!
А Наденька даже рот открыла, чтобы эту хамку осадить, да не успела – муж ее за руку взял и быстренько из столовой увел.
Впрочем, кукла эта пустая, Виолетта, не показатель. Была еще у Наденьки в молодости подруга, Тая Стукалина. Вот уж где имелись красота природная и ум – два в одном. Таечка эта была похожа на молодую Марину Влади – белые волосы по плечам, высокие скулы.
Молчаливая, тихая, а видно, что в глазах огонь. О такую опалиться раз плюнуть – так хороша и непонятна как-то. Что у нее на сердце, какие страсти?
Таечка поэзией увлекалась – Ахматовой, Блоком. Стихи читала тихо, вполголоса, а пробирало до основания, до слез. Да и сама писала стихи – очень неплохие, кстати, стихи.
Гриша тоже слушал. А потом встал и сказал:
– Спасибо. Хорошо читаете. А сейчас – извините, дела. – И ушел к себе в комнату.
Однажды даже Ленка-беленькая на очередных поминках многочисленной Гришиной родни Наде шепнула:
– А у Гришки твоего, часом, все ли в порядке по мужской части? Или вывеска одна?
– Это, видно, у тебя не все в порядке, – грубо ответила негрубая Надя. – Ты ведь без мужа, кажется, лет пять уже? Или больше? – ехидно уточнила она.
Ленка дернулась и побледнела.
– Оперилась пташка, дерзкая стала, – прошипела она и больше к Наде не подходила.
Впрочем, были пару раз у Нади сомнения, были. Именно сомнения – не подозрения. Уже хорошо.
Уезжал иногда муж Гриша. Уезжал внезапно и резко. Она уже ужин подогревала и на часы посматривала, а он ей из автомата звонил с вокзала – слышно голос диктора, что время прибытий и отправлений объявляет. Муж коротко так бросал: