«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы
Шрифт:
Те, кто отказывался отступить от своих убеждений, сгинули в тюрьмах. Не имея руководящего центра, КПЯ фактически прекратила существование, в глубоком подполье действовали лишь отдельные группы ее членов.
Тем не менее, министр юстиции Охара, выступая в марте 1935 года в парламенте, констатировал, что «…несмотря на все меры, предпринимаемые правительством с 1928 г. по пресечению коммунистического движения, последнее пустило настолько глубокие корни, что даже после неоднократных арестов коммунистов и всей руководящей головки остающиеся на свободе продолжают свою деятельность, а правительство до сих пор не может добиться окончательного искоренения коммунизма».
В Японии в те годы существовала небольшая группа членов компартии и близких к ней людей, среди которых можно было найти тех, кто пошел бы на сотрудничество с советской военной разведкой на идейной основе. Привлечение к сотрудничеству таких людей было чревато провалами, так как члены КПЯ и близкие к ним лица были под контролем полиции, преследовались и бросались в тюрьмы. Некоторые из них были вынуждены
В обстановке массовых репрессий и неустанного полицейского надзора иностранцу было тем более трудно выстраивать нелегальную работу, находить людей, которые бы осмеливались действовать в пользу советской военной разведки или хотя бы содействовать работе корреспондента иностранной газеты или журнала.
Недоверие к иностранцам с 1938 года обрело характер мании. Власти устраивали специальные выставки борьбы со шпионажем, не уставая разоблачать преступные методы иностранных шпионов. В городах сотнями развешивались антишпионские плакаты; были введены «недели борьбы со шпионажем». Картинки и лозунги, призывающие к борьбе со шпионами, помещались на спичечных коробках, выставлялись в окнах магазинов. И всегда шпионом на них изображался белый человек. Через печать и радио власти призывали население быть настороже и доносить о подозрительных иностранцах, которые несут неисчислимые бедствия Японии. Так создавалась в стране атмосфера ненависти ко всякому иностранцу, в том числе, как это ни удивительно, и к гражданам Германии [153] .
153
Рисс К. Тотальный шпионаж. М., 1945.
Вместе с тем при повальной слежке и доходящей до мании всеобщей подозрительности, в полицию поступал настолько мощный поток сведений, что отделить «крохи» действительной информации от дезинформации, которая составляла подавляющую часть всего потока, чаще всего не представлялось возможным. А если что-то удавалось осмыслить и проанализировать, то, как правило, с большим опозданием.
Пути и методы надежной легализации и закрепления в стране; организационные формы нелегальной резидентуры; вопросы вербовки агентов и поддержания с ними связи; организация и поддержание связи с Центром; учёт наличия постоянного полицейского наблюдения; приемы конспирации – всё это требовало особого внимания и напряжения всех сил.
Военная разведка выступала инициатором в организации военного сотрудничества с японской армией. В январе 1930 г. за подписью Ворошилова в Политбюро ЦК ВКП(б) была представлена справка Разведупра, в которой отмечалось: «Вопрос об обмене командирами-офицерами между Японской и Красной армиями имеет уже значительную давность. Еще в 1925/26 году бывший японский военный атташе в СССР полковник Мике неоднократно выдвигал его по поручению Генштаба перед тов. Пугачёвым (заместитель начальника Штаба РККА. – М.А.). При этом японцы основной упор делали на командирование офицеров-японцев в СССР для изучения языка и очевидно усматривали в этом с их стороны стремление обеспечить официальным путем более широкое развертывание агентурной сети. Мы возражали против этого, предлагая перенести центр тяжести вопроса на взаимное прикомандирование командиров-офицеров к воинским частям. В этом смысле и состоялось решение Политбюро от 23 июля 1927 г., считавшее возможным допустить в наши части до пяти японских офицеров на основах полной взаимности с японской стороны… Очевидно, это не удовлетворило японцев…» [154] . Нарком предложил пойти навстречу японцам, «учитывая, что японская армия представляет для нас большой интерес и что специфические японские условия крайне затрудняют изучение этой армии обычными методами». Соглашение было достигнуто, срок стажировки для каждого командира-офицера был определён в полтора года, и уже весной 1930 года состоялся обмен первыми стажёрами: 21 марта Ворошилов уведомил замнаркоминдела Л. Карахана о том, что «назначенные для прикомандирования к японской армии командиры РККА Покладок и Козловский готовятся к отъезду в Японию 15 апреля». В. Козловский только что окончил Восточный факультет академии им. Фрунзе, а М. Покладок окончил тот же факультет годом раньше и занимал должность помощника начальника Разведотдела штаба ОКДВА (Особой Краснознамённой Дальневосточной армии). Через три года данное соглашение было продлено, а в 1935 году советское военное руководство согласилось ещё на одно предложение японцев. Теперь кроме двух командиров-офицеров, направлявшихся в воинские части, ещё по двое с каждой стороны приезжали специально изучать язык. Объяснение тому содержится в письме Ворошилова Сталину (декабрь 1935-го): «Пребывание наших командиров в Японии себя оправдывает: люди изучают страну, язык, получают правильное впечатление о методах боевой подготовки частей, их сильных и слабых сторонах, условиях быта и нравах» [155] . Практика обмена военными стажёрами продолжалась до 1938 года.
154
Они руководили ГРУ. Сборник биографических очерков. М., 2005. С. 108–109.
155
Там
4. «… Вопрос об организации нелегальной сети в Японии нами поставлен со всей решительностью и так или иначе должен быть решён в новом отчётном году»
(Из Доклада о работе агентуры IV Управления Штаба Р.К.К.А. за 1927/28 г. и состоянии её к 1 января 1929 г.)
Обстановка в мире в начале 1920-х годов была благоприятной для ведения разведывательной работы. Во многих странах люди с большой симпатией относились к молодому Советскому государству, а зарубежные коммунистические и рабочие партии готовы были встать на его защиту.
Эти настроения, по свидетельству жившего во Франции русского философа Николая Бердяева, были точно выражены одним французским коммунистом: «Маркс сказал, что у рабочих нет отечества, это было верно, но сейчас уже неверно, они имеют отечество – это Россия, это Москва, и рабочие должны защищать своё отечество».
Понятно, что такие настроения облегчали задачу по подбору людей для агентурной работы. В резолюции совещания Разведывательного управления Штаба РККА от 7 апреля 1921 г. отмечался преимущественно классовый характер агентурной работы, хотя не исключалось «использование и чуждых нам элементов в зависимости от местной обстановки и времени». Но упор в подборе агентов делался на «партийности и классовом происхождении» и «самом широком содействии коммунистических организаций воюющих с нами государств» [156] .
156
Алексеев Михаил. Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1929. М., 2010. С. 229–257.
Вопрос о взаимодействии разведки с зарубежными компартиями был рассмотрен 6 августа 1921 г. на совещании представителей Коминтерна (Г. Зиновьев, О.Пятницкий), ВЧК (И. Уншлихт) и Разведуправления (А. Зейбот). В результате был подписан документ, согласно которому представители Разведупра и ВЧК не могли больше непосредственно обращаться к заграничным партиям и группам с предложением о сотрудничестве и могли делать это только через представителя Коминтерна, который, впрочем, был обязан «оказывать ВЧК и Разведупру и его представителям всяческое содействие» [157] . Правда, на практике представители Разведупра и ИНО ВЧК (ОГПУ) не следовали букве принятого решения и в ряде случаев напрямую апеллировали к ЦК зарубежных компартий.
157
Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф. 495. Оп. 19. Д. 342. Л. 2.
Вопрос о таком сотрудничестве вновь был поднят 27 ноября начальником IV управления Я.К. Берзиным, который докладывал Председателю РВС СССР т. Ворошилову: «30 октября, вечером, в Праге нарядом полиции на улице при встрече с агентом Шимунеком, был задержан наш пражский резидент т. Русев (Христо Боев, Христо Боевич Петашев, в Чехословакии работал под фамилией Дымов. – М.А.) и один из работников агентуры, болгарский студент (Илья Кратунов. – М.А.), который в дальнейшем должен был с Шимунеком иметь постоянные связи. Полиция, несмотря на протест т. Русева, как пользующегося правом экстерриториальности, объявила всех арестованными и отправила в полицейское управление, где продержала его несколько часов. Т. Русев себя обыскать не позволил, и поэтому в руки полиции не попал ни один документ, который мог бы изобличить его в разведывательной деятельности. Т. Русев был освобожден ночью. На другой день чешское министерство иностранных дел на основании имеющихся у него агентурных данных потребовало отъезда т. Русева. Весь провал по линии Разведупра ограничился арестом агента Шимунека и болгарского товарища, который служил для связи».
Из объяснения Берзина следовало, что агент Шимунек был передан Русеву представителем Исполкома Коминтерна в Праге Гасперским, которому его рекомендовал член компартии Чехословакии Бартек. Последний же был рекомендован Гасперскому членом политбюро ЦК КПЧ Нейратом. Это запутанное объяснение показывает, что в агентурную сеть принимались непроверенные люди.
В процессе выяснения причин провала оказалось, что Бартек, который познакомил Гасперского с Шимунеком и которого Нейрат рекомендовал как надежного человека, в компартии считался подозрительным, «был ранее снят с комсомольской, а затем военной работы». «Продолжающиеся аресты по партийной линии, а не по линии разведки, показывают, что в данном случае провокация началась по партийной линии, – докладывал Берзин. – Если учесть, что провал произошёл при второй встрече нашего резидента с Шимунеком и что никто из многих агентов, с которыми встречался наш резидент, не арестован, надо полагать, что причиной провала была не наружная слежка, а провокация». Сопоставляя данные: арест резидента Русева при второй встрече с агентом, прошедшие аресты по партийной линии, а не по линии разведки, подозрения о Бартеке, имевшиеся у компартии Чехословакии, и то обстоятельство, что Шимунек «сам навязался разведке через свои партийные связи», Берзин пришёл к выводу, что чешская полиция использовала имевшегося у неё провокатора, чтобы нащупать связи с разведкой и использовать их как повод для репрессий против партии.