Верой и правдой
Шрифт:
Бетти Джейн худела на глазах, и даже во сне ее личико казалось болезненно-усталым. Внезапно он услышал легкий шорох и повернул голову. Всего в дюжине футов из тростника выглядывал индеец, прицеливавшийся в него из винтовки! Бросаясь в сторону, он выхватил один из револьверов. Прогремел винтовочный выстрел, Джим выстрелил в ответ. Выронив из рук винтовку, индеец опрокинулся навзничь и остался неподвижно лежать на земле.
Лондон настороженно огляделся по сторонам. Холмы по-прежнему выглядели безучастно пустынными, по крайней мере команчей больше не увидел. Совсем неподалеку мирно щипал траву пятнистый
Он подошел к коню. Животное испуганно попятилось назад.
— Спокойно, мальчик, — тихо произнес Лондон. — Все хорошо.
Конь навострил уши и стоял, выжидающе глядя в его сторону.
— Ты, похоже, и по-английски понимаешь? — тихо заметил Джим. — Что ж, может быть, раньше у тебя уже был белый хозяин. Сейчас посмотрим.
Он поймал поводья и протянул руку к коню, который сначала замер, а потом потянулся носом к его пальцам. Собрав поводья, Джим провел ладонью по конской спине. Уздечка тоже принадлежала белому человеку. Но седло заменял чепрак.
Когда он вернулся обратно, Бетти Джейн тихонько плакала, очевидно, напуганная выстрелами. Он взял ее на руки, затем подобрал с земли винтовку и направился к коню.
— Не плачь, теперь у нас есть лошадь.
В ту ночь она заснула у него на руках, а он продолжал ехать вперед, не останавливаясь. Он погонял коня всю ночь, пока маленький пятнистый мустанг не начал спотыкаться, после чего он спешился и вел коня в поводу, оставив Бетти Джейн сидеть верхом. С наступлением утра они расположились на отдых.
Два дня спустя, усталый, небритый, в одежде, превратившейся в лохмотья, Джим Лондон проехал по пыльной улице Симаррона, направляясь к лавке Максуэлла. Ярко светило полуденное солнце, и его блики играли на лоснившихся боках сытых оседланных лошадей у коновязи. Остановившись перед домом, Лондон слез с коня. На просторной веранде, пристально разглядывая его, стоял сам Максуэлл, а рядом с ним Том Боггс, внук Даниэла Буна, которого Лондон помнил с тех пор, как ему довелось пожить в Миссури.
— Похоже, путник, тебе здорово досталось по дороге сюда. А что это у тебя на коне? Похоже на индейский ковер. Или часть от него.
— Так и есть. Сам краснокожий отправился на тот свет. — Он взглянул на Максуэлла. — У вас здесь где-нибудь поблизости есть женщины? Девочка очень устала, ей нужен отдых и покой.
— Разумеется! — с готовностью воскликнул Максуэлл. — Здесь полно женщин! Моя жена в доме!
Он взял на руки спящего ребенка и позвал жену. В это время малышка открыла сонные глаза, еще какое-то время глядела перед собой и вдруг скривила губки и громко расплакалась. Все трое мужчин обернулись и посмотрели в том же направлении, куда устремила испуганный взгляд девочка. Там стоял Хелберт, с таким ужасом уставившийся на ребенка, что можно было подумать, он вот-вот провалится сквозь землю.
— Что такое? — недоуменно спросил Максуэлл. — Ты что?
— Это он убил мистера Болларда! Я видела его!
Хелберт мертвенно побледнел.
— Да вы что, малышка меня с кем-то путает! — забормотал он. — Я ее впервые вижу! — Он обернулся к Джиму Лондону. — Где вы разыскали эту кроху? — спросил он. — И кто вы такой?
Джим Лондон ответил не сразу. Он в упор разглядывал Хелберта, и внезапно все, что накипело у него на душе за время долгой дороги: бессильная злоба и боль, пережитые во время нападения индейцев и потом, при виде изувеченных тел на земле рядом с разграбленными повозками, — все это вернулось к нему, закипая в душе праведным гневом, готовым выплеснуться на этого человека. Ребенок остался сиротой — и все это из-за этого негодяя.
— Я подобрал девочку на земле рядом с сожженной повозкой из разграбленного индейцами каравана, — сказал он. — Того самого, вместе с которым ты выехал из Миссури!
Лицо Хелберта гневно побагровело.
— Ты лжешь! — злобно заявил он. — Это неправда!
Джим не спешил хвататься за револьвер. Он не мигая смотрел на Хелберта.
— Тогда как же ты добрался сюда? Ты был в Индепенденсе, когда я уехал оттуда. Мимо нас не проехало ни одной повозки. Так что ты мог ехать только с тем караваном Болларда.
— Я не был в Индепенденсе вот уже два года! — выкрикнул Хелберт вне себя от негодования. — Ты, видать, совсем рехнулся, точно так же, как и твоя девчонка, будь она неладна!
— Довольно странно, — холодно проговорил Максуэлл. — По приезде сюда ты продал две винтовки, и у тебя завелось золотишко. Ребята говорили мне об этом караване; наверное, будет лучше посадить тебя под замок, а самим тем временем навести справки, был ты на самом деле в Индепенденсе или нет.
— Черта с два! — запальчиво выкрикнул Хелберт. — Я не изменник и в тюрьме сидеть не буду!
Джим Лондон неспешно шагнул вперед.
— Вот эти револьверы, Хелберт, принадлежали Джоунзу. Думаю, он бы порадовался, увидев тебя за решеткой. Ты навел индейцев на караван. Тебя уличили в воровстве, поймали за руку. Я узнал об этом от Бетти Джейн, а ребенок о таких вещах почем зря врать не будет. Она рассказала мне все, прежде чем мы пришли сюда. Так что в тюрьме тебе сидеть не придется. Ждать тебе нечего. У тебя есть единственный шанс — выхватить револьвер.
Хелберт изменился в лице. Он затравленно оглянулся по сторонам. Вокруг начала собираться толпа, но никто из горожан не вымолвил ни слова в его защиту. Все они против него, и он это знал. Внезапно он схватился за оружие, и тогда оба «прескотт-нэви» Джима Лондона мигом выскочили из кобуры, и тот, что находился в правой руке, громко и отрывисто рявкнул. Хелберт неуверенно отступил на два шага назад и упал ничком — над глазом у него зияла пробитая пулей дыра с синеватыми пороховыми краями.
— Чистая работа, — хмуро констатировал Боггс. — Меня уже давно грызли подозрения насчет этого парня. Он ведь палец о палец никогда не упарит, но зато всегда при деньгах.
— Останешься погостить? — спросил Максуэлл, глядя на Лондона.
— Нет, — тихо ответил Джим. — Меня ждет жена. Я не видел ее с шестьдесят первого.
— С шестьдесят первого? — недоверчиво переспросил Боггс. — А весточки-то хоть от нее ты получал?
— Она не знала, где я. И к тому же она совсем не умеет писать. — Он слегка покраснел. — Я тоже не умею. Только свое имя.