Вершина Столетова
Шрифт:
В комбинезоне поверх телогрейки, с масляными пятнами на щеке и подбородке, подле него вырос Сергей Алимов.
Алимов крепко стиснул его руку, оставив четкий маслянистый отпечаток большого пальца на тыльной стороне ладони.
Человек пять или шесть окружили Михаила, начали изо всех сил трясти руку, так что под конец она — Брагин это отметил с удовольствием — почти не стала отличаться от рук товарищей.
Посыпались вопросы: как здоровье, почему долго не заходил, начал забывать, как вместе «небо коптили»,
В груди постепенно разливалась радостная, размягчающая теплота. Дымная и шумная мастерская казалась по-особенному уютной, все тут было близкое, свое. Хотелось долго стоять около токарного станка и смотреть, как он снимает одну спиральную нитку за другой, хотелось потрогать разобранные масляно поблескивавшие детали машин… Где-то здесь стоит и его трактор, на котором он в свое время проработал не один сезон.
Алимов пригласил Михаила зайти в его «кабинет», как он называл фанерную комнатку в углу мастерской, покурить, поговорить.
Проходя мимо полуразобранного колесного трактора, Михаил незаметно, как бы между прочим, провел рукой по смятому крылу, точно смахивая с него пыль. Номер стерся, от него осталась лишь одна ничего не говорящая запятая.
— Смотришь, не «Чертова ли дюжина»? — догадался Алимов. — Не она. Но жива еще старушка. Вон в том углу ее лечат, чтобы борозды не портила…
Обстановка «кабинета» была более чем скромной. Недалеко от печки, в углу, стоял шкаф, посредине — стол с ножками крест-накрест, две табуретки. Стол был покрыт ступенчато оборванной по краям и закапанной маслом газетой. На столе — старый поршень с торчащим из него огромным окурком.
Не успели друзья выкурить папироску, зазвонил телефон. Разговор был деловым, длинным: о подшипниках, торцовых ключах, заказе на шлифовальный станок, выполнении графика ремонта. Михаил поймал себя на том, что слушает не только с интересом, но и с удовольствием.
— Директор, Андрианов, — сказал Алимов, вешая трубку.
— Чую, — отозвался Михаил. — Откуда звонил-то? Из конторы или…
— Из конторы. А что?
Михаил ткнул в поршень недокуренную папиросу, поднялся.
— На серьезный разговор к нему собираюсь…
— Что ж, дело, друг, — Алимов, как и при встрече, крепко стиснул руку Михаила.
— Пока, Серега. Теперь, думаю, будем видеться чаще.
Михаил вышел из мастерских и, слегка опираясь на клюшку, зашагал в село.
Как-то Андрианов примет его? Давненько уж Михаил не наведывался в МТС — нехорошо! Конечно, Андрианов и виду не подаст, — он человек тонкий, а все равно нехорошо…
Вспомнился случай, который произошел еще давно, до войны, когда директорами МТС нередко назначались люди, мало сведущие в технике.
Андрианов проезжал ключевским полем. Увидев стоящий в борозде трактор, он сказал шоферу, чтобы тот свернул на пахоту и подъехал к остановившейся машине. Ни за рулем, ни около трактора с дороги никого не было видно, и только теперь Андрианов заметил копавшегося около заднего колеса тракториста. Лицо у него было явно заспанное, хотя он и старался показать, что очень занят каким-то важным делом.
— Что случилось? — спросил Андрианов.
— Да вот, авария небольшая, товарищ директор, — бойко отвечал тракторист. — Понимаете: радиатор засосало в карбюратор, а шестеренки коробки скоростей вылетели в выхлопную трубу.
— Засосало, говоришь? Ай-я-яй! Нехорошо.
— Чего хорошего! Без механика не обойдешься! Вот жду.
— Да, да… — подтвердил директор, — без механика тут ничего не сделаешь. — И вдруг спросил: — А у тебя напарник есть?
— Есть. Вон на заправочном, около фургона дрыхнет.
— И жена есть?
Не видя прямой связи между первым и вторым вопросом, тракторист немного опешил, но, не замечая пока со стороны директора никакого подвоха, ответил:
— Есть.
— А блины любишь?
Парень совсем растерялся; все же, во избежание всяких неприятностей с начальством, решил до конца поддерживать этот забавный разговор.
— Конечно, люблю. Кто же их не любит!
— Так вот, зови своего напарника, а сам ступай к жене — она тебя, наверное, ждет и уже блинов напекла. Да, да.
Оборвав так неожиданно эту, казалось, совсем дружескую беседу, Андрианов взял заводную ручку, запустил мотор, сел за руль и, к вящему удивлению тракториста, повел трактор по борозде.
С тех пор ребята стали побаиваться директорского «да, да» и за глаза говорили об Андрианове: «Мягко стелет».
Едва успел Михаил ступить на крыльцо эмтеэсовской конторы, как дверь стремительно распахнулась и так ударила по клюшке, что та вылетела из рук.
— О-о, черт! — зло выругался Михаил.
Поправляя на ходу платок, на крыльцо выбежала женщина в короткой шубейке.
— Извините, — виновато проговорила она и кинулась подымать палку.
— Извиняю, — все еще сердито пробормотал Михаил, принимая из ее рук палку, а про себя подумал: «Испугалась-то, будто не клюшку, а ногу перешибла. Глаза даже потемнели… А глаза, кажется, красивые — чистые, глубокие…»
В кабинете у директора, как всегда, накурено. По стенам — схемы, планы, поперечные разрезы машин. На столике, у окна, стало больше разных втулок, поршневых пальцев, подшипников, клапанов. Над столом ржаные, пшеничные колосья, два початка кукурузы. А так все как было. Вот только разве еще кресло, в которое Андрианов усадил Михаила, обшарпалось на подлокотниках дохуда. Последний раз сидел Михаил в этом кресле десять лет назад, поздней осенью сорок третьего, перед уходом на фронт.
— Та-ак… — потирая руки, с удовольствием протянул Андрианов. — Нашего полку прибыло. Хорошо!