Вершинины, старший и младший
Шрифт:
– Есть зачем! Сами знаете.
– Папиросы твои, что ли? Кто о них кроме тебя знает? Не думаю, чтобы ты пошел доносить сам на себя, - ухмыльнулся пан Август.
Но Михась решил избавиться от него любым путем. Если исчезнет Шпилевский, ему, Михасю, жить легче. Меньше свидетелей, которые знают о папиросах.
– А может, и пойду доносить, - вызывающе сказал он.
– Меня не расстреляют. Зато потом буду по-людски жить. А вот насчет вас - не знаю. Потому что тут не только папиросы, а и документик замешан.
–
– лицо пана Августа пошло пятнами.
– Будто не знаете. Немецкий, из гетто, - брякнул Михась.
– Вы чего-о-о?!
Шпилевский попытался схватить мальчишку за горло, но Михась боднул его головой в живот и вскочил на подоконник. В руке у него оказались увесистые настольные часы в мраморном футляре.
– Не подходи, панская рожа, а то тресну по плеши.
Пан Август глянул в бешеные глаза мальчишки и понял, что он действительно треснет.
– Откуда узнал?
– прохрипел часовщик.
– Не твое собачье дело. Последний раз говорю: не чеши лысину, а мотай из города, если жить хочешь. К тебе уже едут. Понял, пан?
И Михась выпрыгнул в окно.
Он уже не видел, как пан Шпилевский ворвался на кухню и рявкнул жене:
– Рюкзак! Сапоги! Одеяло! Консервы!
Еще через десять минут он давал указания пани Шпилевской:
– С этим хамьем… с Мигурскими… как с родными. Терпи. Они тебе вся защита. Про меня говори, что уехал по районам искать детали к часам. Жди вестей.
На следующий вечер у Лешки был с братом разговор. Дмитрий всерьез заинтересовался его делами с Соней Курцевич. Она похвалилась Вершинину, что с помощью его младшего братца разыскала погибавшего от эпилепсии парнишку и определила его в больницу. А семье больного по всем правилам выдали ордер на комнату в доме Шпилевских. Кроме того, она всерьез занялась судьбой Лешкиного друга Михася Дубовика и уже установила контакты со спецдетдомом для партизанских сирот.
Но… ее смущает одно обстоятельство. По ее мнению, младший Вершинин остался чем-то недоволен, а чем - упорно молчит. В ответ на ее расспросы он деликатно ответил в том смысле, что тут не женского ума дело. Вот об этом обиженная Соня и доложила Дмитрию.
– Ну, так что там у тебя завелось не для скудного женского ума? Излагай.
Лешка изложил. Он вдохновенно рассказал историю документа с фашистской печатью, из-за которого и загорелся сыр-бор с выселением Мигурских.
Дмитрий присвистнул.
– Вы когда в доме Шпилевских были, бумажку эту, конечно, не видели?
– Да ее никто из нас, кроме Казика, не видел. А он говорит, что за полчаса до нашего приезда отец сжег много бумаг в камине, а потом уехал в командировку.
Дмитрий посвистел второй раз.
– В долгую же, видимо, командировку подался пан Август. Ну, а почему ты ничего не сказал о бумаге капитану Голубу? Он-то не девица.
– Так он же милиция, а не госбезопасность.
И в третий раз присвистнул старший брат, но уже с иным выражением.
– Демонстрируешь излишнюю образованность. Запомни: все мы здесь пока на одном посту - санитарном. Приходится очищать область от всякой мерзости. И тут уже не всегда есть время разбираться, кто на какой должности. Все мы - люди партийные, и дело у нас общее. И всем нужно помнить… о чем?
– О бдительности, - понятливо сказал Лешка.
– Именно. Умница. Хотя и запоздалая. Ну ладно. Насчет фигуры Шпилевского я сегодня же проинформирую кого надо. А пока у меня к тебе просьба. И основательная.
Дмитрий сообщил, что завтра вечером уезжает в командировку. На неделю. И просит Лешку в эти дни посидеть по возможности дома и, главное, не ввязываться ни в какие истории. А то, кажется, мама была права, когда писала о его таланте на этот счет. Пусть он лучше почаще пишет матери. С месяц, как уехал из дому, а отправил всего два письма.
Авансом за будущее примерное поведение Дмитрий пообещал Лешке дать сегодня почистить пистолет.
Пистолет чистили после ужина. Лешка с почтением принял в свои руки черное матовое тело «вальтера». Дмитрий достал из-под кровати пузырек с машинным маслом и суконку. На ковровой кушетке, принадлежащей Фелиции Францевне, они разостлали две газеты.
– Он у тебя с фронта, да?
– уважительно спросил Лешка.
– Нет, фронтовой я сдал, как положено. Эти машинки нам выдают в обкоме, когда едешь в командировку.
– Зачем?
– Ну как зачем? А если соскучишься в деревне? Выйдешь за околицу, в лесок, а там в консервные банки постреляешь. Ладно, смотри лучше, как он разбирается…
Они протерли и смазали каждую деталь, и Дмитрий дал Лешке пощелкать курком-самовзводом пустого пистолета.
– А в какую сторону он гильзы выбрасывает?
Дмитрий вздохнул от настырности братца, загнал в рукоятку обойму и, резко оттягивая каретку назад, показал, как выщелкивает пистолет патроны. Потом он стал собирать их с газеты и загонять обратно в узкую щель магазина. Пистолет лежал рядом, и Лешка взял его в руки.
– Брось! В стволе пат… - крикнул вдруг Митя.
Грохнул выстрел. Кисло запахло сгоревшим порохом…
Вообще-то ничего страшного не произошло, если не считать, что оба брата побледнели: старший от испуга за младшего, а тот от неожиданности. Убедившись, что Лешка невредим, Дмитрий сунул его голову под мышку, но хлопать не стал, а сказал:
– Растяпа!
– Я же нечаянно…
– Не ты, а я растяпа. Не мог патроны сосчитать. Ну ничего, дурачок. Дыши глубже - отойдешь.
В эту минуту дверь их комнаты во всю ширь распахнулась, и на пороге возникла сухопарая фигура квартирной хозяйки.