Вершинины, старший и младший
Шрифт:
– Ну… не знаю, - неуверенно сказал Лешка.
– В обкоме комсомола работает. В армии старшим лейтенантом был.
– Армия уже не в счет, - отмахнулся Михась.
– А вот обком - это да. Ты, может, втянул бы брата в это дело? А то, ей-богу, загнется пацан.
У Лешки защипало в носу.
– Я купнусь, - невнятно сказал он и нырнул с плота.
Он плыл к отмели и думал о том, что был круглый дурак, когда с пятое на десятое читал книжки о прежней жизни. Ну, о той, до революции, когда еще везде существовала несправедливость, всякие купцы, банкиры и прочие домовладельцы. Считал,
Усталый от плавания и самокритики, Лешка выбрался на плот. Он не успел еще ничего придумать и потому спросил:
– А чего этой пани вдруг приспичило? Жили-жили, и вдруг немедленно выметайтесь.
И тут выяснились интересные подробности. Рассказал о них уже сам сын часового мастера. То ли по глупости, то ли из-за обиды на папашу.
– Не надо было Стаськиной матери совать нос в чужие бумаги, - сказал Казик.
– Она не соо-о-вала. Она не… не-грамотная, - возразил Стасик.
– Все равно наделала такой суматохи, что батя стал весь белый, а плешь синяя. Я под дверями сам слышал, как он орал: «Донесет, погибли, к белым медведям загонят!» А мать сказала: «Уедут, так и не донесут. Я им денег дам».
Мать Стася мыла в мансарде окно и случайно нашла завалившуюся за наличник бумажку. Она сразу же отнесла ее пану Августу. Лысина Шпилевского приобрела аквамариновый оттенок.
– Вы… вы умеете читать по-немецки?
– почему-то шепотом спросил он квартирантку.
– Я и по-польски-то один класс кончила, - усмехнулась бледными губами мать Стася.
– Врете!
– хрипло сказал Шпилевский.
Женщина удивленно и обиженно раскрыла глаза.
– Я, я умею по-немецки, - сунулся изнывавший от любопытства Казик и подскочил к бумаге, которую отец положил на стол.
От полновесной затрещины он галопом пересек всю комнату, ткнулся лбом в подоконник и расквасил нос. Такой оплеухи он не получал за все свои тринадцать лет.
– Будильник пузатый, - непочтительно отозвался Казимир о родном отце, заканчивая рассказ.
– До сих пор сморкаться больно.
– А что за бумага, успел разглядеть?
– спросил Лешка.
– Ни холеры я не успел. Заметил только немецкую печать с орлом и на ней буквы: GKLJ. Вот в тот день моя матуля и прижала Стаськино семейство. Тыщу рублей им дает на переезд.
У Лешки даже в носу зачесалось от волнения. Значит, пан Шпилевский хочет избавиться от Мигурских из-за какой-то бумаги! Боится, что Стасикова мать прочитала документ! Почему боится? Что это за документ? И что означают четыре буквы на печати?
Пообещав Михасю что-нибудь до утра придумать, Лешка поспешил на свой берег. Но Дмитрий еще не вернулся. Хозяйка сидела под окном на скамеечке и, по обыкновению, тянула из чашки кофе.
– Фелиция Францевна, вы немецкий язык хорошо понимаете?
– спросил Лешка и присел на край крылечка.
–
– В каком кафе?
– На Костельном плаце. Кафе «Адрия», для панов офицеров.
– Для немецких офицеров?
– уточнил Лешка.
– Так. Для германских. Кельнерам тшэба было ведать мову.
Лешка почти с испугом посмотрел на Фефе, как он успел мысленно прозвать хозяйку. Выходит, эта белобрысая тетка три года подряд изо дня в день подносила фашистам еду, улыбалась им, как улыбаются все официантки, а сейчас так же улыбается старшему лейтенанту Советской Армии Дмитрию Вершинину и гладит ему брюки. Чудеса! Такие вещи не укладывались в Лешкиной голове.
– А вы не знаете, что означают по-немецки буквы - гэ, ка, эль и ёт?
Лешка щепочкой написал буквы на песке.
Хозяйка с минуту всматривалась в них и вдруг удовлетворенно хмыкнула.
– То я добже вем. Знаю хорошо. Скорочено… сокращенно то есть, будет: управление еврейских концентрационных лагерей.
– А… откуда вы знаете?
– недоверчиво спросил Лешка.
– Хо! Такие литеры у нас в кафе стояли на всем: на салфетках, на полотенцах, даже на видэльцах… на вилках то есть. То значило, что их у жидов отобрали… у евреев то есть, - быстро поправилась она и сбоку глянула на Лешку.
Он опустил глаза в землю. Похоже, что дело тут серьезнее, чем квартира Стася. А вообще-то почему они все уперлись в этот проклятый особняк Шпилевских? Будто по-другому нельзя помочь парню. Есть же в городе люди, которые специально занимаются такими делами. В памяти Лешки вдруг всплыла фигура большой девушки в голубом свитере, и вспомнился рассказ брата о ней… Он уговорил Михася идти завтра к Соне Курцевич.
5
Лешка и Михась встретились на Советской площади- бывшей Костельной. Ее с четырех сторон обрамляли острые башни старых католических храмов. В одном из костелов шла служба. Из высоких резных дверей доносились мощные аккорды органа, и в промежутках между ними гудел баритон ксендза, читавшего по-латыни молитвы.
Орган Лешку заинтересовал. Он осторожно поднялся по истертым гранитным ступеням на паперть и попытался между спинами молящихся рассмотреть внутренность храма. Тотчас он получил здоровый подзатыльник, а с головы его сдернули кепку.
– Куда лезешь в капелюше, хамово отродье!
Лешка вырвал кепку из потной руки усатого дядьки и кубарем скатился на мостовую.
– Уже схлопотал по уху?
– услышал он голос Михася.
– А чего лезешь, если порядок не знаешь? Ты бы еще в красном галстуке в костел сунулся.
Лешка растерянно оглядел площадь. Ну и город! Вот вывеска на доме: «Областная библиотека имени А. М. Горького». Вот киоск «Союзпечать». В нем продают «Комсомольскую правду» и любимый Лешкин журнал «Пионер». Все как полагается. И тут же рядом какое-то средневековье. Бредут две монашки в черных балахонах и белых платках. Не хватает только великого инквизитора и аутодафе. Вон опять хлюст в блестящих сапогах прикладывается к ручке размалеванной мамзели.
– Ну их к черту, - мрачно сказал Лешка.
– Идем в обком.