Вершители. Часть 1. Посох Велеса

Кретова Евгения

– Ты карту идешь искать, или нет? Уже времени-то вообще, считай, не осталось, – кошка, кажется, теряла терпение.

Катя послушно поплелась в гардеробную. У самой двери оглянулась:

– Не уходи.

Желтые глаза с сомнением моргнули.

– Не уходи, – попросила Катя, притворяя за собой дверь. Кошка едва заметно вздохнула и растаяла в воздухе.

Глава 2. СТАРАЯ ШКАТУЛКА

Катя зашла в маленькую, без окон, комнатку, служившую гардеробной.

Когда-то их смешно называли «темнушками», или

«тещиными комнатами». Теперь мода изменилась, и те же неуютные квадратные метры превратились в оазис для модниц всех возрастов и сортов: аккуратные полки, шкафчики и комоды, в блестящем обрамлении зеркал и уютных светильников.

Ровными рядами висели мамины блузки, платья, костюмы.

Девочка нежно провела по ним рукой. Под пальцами струился тонкий шелк и мягкий кашемир. Колючий шерстяной свитер, мамин любимый, неопределенного теперь цвета, лежал на своем привычном месте – на третьей полке сверху, – и, казалось, еще хранил ее тепло и терпкий аромат духов.

Тоска ершистым комком росла в груди. Катя тяжело задышала:

– Не сейчас, не сейчас, – просила она саму себя. Она запрокинула к потолку голову, не давая слезам скатываться по щекам. – Не сейчас.

Кате пришлось забраться на антресоль – шкатулка много лет назад была убрана из вида.

Когда-то давно, лет пять назад, она почти нарушила запрет и достала ее. Она взяла ее в руки, волнуясь и едва дыша. Шкатулка показалась ей обыкновенной невзрачной вещицей, не заслуживающей такого количества внимания и запретов. Ей тогда даже не понятно было, за что ее в итоге наказали и на месяц оставили без шоколадок.

Сейчас – другое дело. То ли исчезновение матери, то ли мистическая кошка, заставляли фантазию буйно рисовать одну картину за другой – от выскакивающего из темного нутра джинна до сказочной жар-птицы, которая отнесет ее туда, где находится мама.

Катя аккуратно постучала по темной, испещренной мелким не то узором, не то текстом, крышке, легонько взболтала. Внутри увесисто перекатывалось что-то тяжелое. И, кажется, кряхтело…

– Ну, это уже у меня глюки, конечно, – сама себе резонно ответила Катя. – После скачущих из окна кошек еще не такое послышится.

Девочка вышла из гардеробной и направилась в кухню: там света больше, может, надписи на крышке удастся прочитать.

Входя в кухню, под размеренное приветствие настенных часов, она невольно бросила короткий взгляд в окно, но увидела в нем только свое отражение – встревоженного, раздираемого любопытством и сомнениями подростка в потертых домашних джинсах и вытянутом свитере.

– Естественно, – обиженно прошептала она исчезнувшей кошке, – наделала тут дел и сбежала. Впрочем, сегодня все меня оставляют одну…

Катя вздохнула и села за стол, для начала внимательно разглядев шкатулку снаружи.

Небольшая, чуть больше ее девчачьей ладони, не высокая, не глубокая, примерно десять на шестнадцать сантиметров в основании. Замочек медный, симпатичный, вылит в форме медвежьей лапы. Некоторые узоры на крышке были глубокими и более крупными, другие – совсем маленькими, еле заметными, скорее даже царапины, а не узоры.

Волнение под сердцем, дрожь

на кончиках пальцев, Кате подсказывали, что рисунок на шкатулке – не простой, и эти трещинки– царапинки – самые важные на всем свете, что именно они скрывают основное значение этой странной вещицы и способ, как ей маму вернуть.

Катя пригляделась.

Рисунок перед глазами поплыл, словно 3D картинка, раздвигая пространство. Некоторые детали стали объемными, другие – потерялись в темноте.

– Ой-ё-ёй, – вырвалось у нее, когда она себя поймала на мысли, что узнает выдавленные символы. Больше того: она их не просто видела где-то, она знала их, умела распознавать их, читать… Но сейчас словно забыла.

Вытаращив глаза так, чтоб не спугнуть наваждение, она еще внимательнее уставилась внутрь открывшийся картинки. Но та стала снова меняться, открывая новое пространство внутри начертанного рукой неизвестного мастера рисунка. Чем внимательнее Катя приглядывалась, тем более подробной становилась карта. Небольшие точки-города, горные цепи, извилистые русла рек. Над каждым объектом – текст: изящные петли, закорючки, крохотные тире. Знаки, смутно знакомые, но напрочь забытые.

Она не понимала ни слова, но была точно уверена, что знаки и символы уже где-то встречала, что и язык, и письменность эта ей знакомы.

Но она ее забыла.

– Если это и есть карта, – прошептала она, – то дела мои плохи.

Под любопытное тиканье часов девочка отодвинула в сторону замочек и открыла шкатулку.

Внутри Катю ждало новое разочарование: по испещренному трещинами дну одиноко перекатывался тряпичный сверток и небольшой, диаметром в три или четыре сантиметра, моток красных шерстяных ниток для вязания, с воткнутой в него почерневшей от времени старой бронзовой иглой. Катя пригляделась: игла была с надломленным ушком.

– Да уж, – вырвалось у нее. Она потянула за край тряпицы.

Ей на ладонь выскользнул гладкий, идеально отполированный полупрозрачный камень сочного василькового цвета, круглый, со скошенными в четырех местах краями. Вероятно, он должен был к чему-то крепиться.

– Да уж! – повторила она. – Ладно, камень можно приладить куда-то для красоты. Нитками что-то заштопать. Но старая, испорченная игла со сломанным ушком – это просто финиш. И это «богатство» от меня берегли?! И карта обещанная где? С носом грифона…

Она с силой вдавила испорченную иглу в моток ниток, утопив ее в нем по самое сломленное ушко.

Катя чувствовала себя обманутой. Мама сказал: «В шкатулке найдешь карту», а вместо нее – хлам какой-то!

Она разложила перед собой все три предмета, ожидая, что всему этому найдется хоть какое-то разумное объяснение.

Она их перекладывала, соединяя по-разному, но объяснение никак не находилось.

Катя еще раз взяла в руки шкатулку. Темное дерево, никакой подкладки, никаких потайных отделений или карманов, где можно было бы спрятать хоть клочок бумаги. Ничего. Старое потрескавшееся от времени дерево, царапины, трещины, плохо отшлифованные неровности. Даже странно, что мастер, сделавший уникальную крышку, допустил такую халтуру внутри.