Версия Барни
Шрифт:
Как-то поздним вечером мы с Хайми сидели на моем причале, посасывали коньяк.
— Когда мы познакомились, ты был просто комок нервов, — сказал он. — От злости аж в поту весь — обиженный какой-то, возмущенный: броня битника-пофигиста все время давала трещину. И кто бы мог подумать, что однажды ты отмажешься от убийства?
— Да не совершал я его, Хайми!
— Во Франции тебя бы только по плечику потрепали. У них это crime passionel [59] называется. Вот уж не думал не гадал, что у тебя на такое нервов хватит!
59
Преступление, совершенное в состоянии аффекта (фр.).
—
— Судя по тому, что я читал в газетах, денег с его счета в банке с тех пор так и не брали.
— Мириам выяснила, что в течение нескольких дней, после того как он исчез на озере, было три случая взлома летних домиков. Видимо, так он добыл себе одежду.
— С финансами-то небось плохо теперь?
— Да уж — и адвокат, и алименты… Бизнес совсем заброшен. Конечно, плохо.
— Давай вместе напишем сценарий.
— Что за чушь, Хайми. Я ж не писатель.
— Сто пятьдесят косых как отдать. Делим надвое. Нет-нет, погоди. Я имею в виду треть тебе, две мне. Что скажешь?
Едва мы сели за работу над сценарием, Хайми как с ума сошел: выдергивал у меня сцены прямо из машинки и тут же звонил то бывшей любовнице в Париж, то кузине в Бруклин, то дочери, то агенту — зачитывал. «Вот, слушай, это же прелесть!» Если реакция оказывалась не той, что он ожидал, давал задний ход: «Вообще-то это набросок, да я и сам говорил Барни, что такой вариант не канает. Он ведь новичок, ты ж понимаешь». Заставил высказаться по этому поводу свою домработницу, советовался с психоаналитиком, совал страницы официанткам и на основе их суждений вносил правку. Мог ворваться ко мне в комнату в четыре утра, растолкать, разбудить:
— Есть блестящая идея! Меня только что осенило. Пошли.
Чавкая мороженым из ведерка, добытого в холодильнике, он расхаживал в трусах по комнате и, почесывая пах, диктовал.
— Это потянет на премию Академии. Железно.
Однако следующим утром, перечитывая то, что надиктовал, кривился:
— Барни, это кусок говна , куппе дрек.Сегодня давай всерьез сосредоточимся.
В плохие дни, когда дело не ладилось, он мог внезапно рухнуть на диван и сказать:
— Знаешь, что бы мне не помешало? Отсос. Технически, ты ж понимаешь, это не измена. Да господи, о чем я беспокоюсь? Я ведь даже и не женат сейчас!
Потом он подпрыгивал, хватал с полки экземпляр «Мемуаров Фанни Хилл» или «Истории О» и исчезал в ванной.
— Всем мужикам надо это делать. Как минимум раз в день. Чтобы простата всегда была в форме. Мне доктор сказал.
А тогда, в тысяча девятьсот пятьдесят втором, мы снова сели к Хайми в «пежо» [Несколько страниц назад это был «ситроен». — Прим. Майкла Панофски.], снова куда-то помчались, и следующее, что я помню, это как мы оказались в Ницце, в переулке около рынка, в одном из маленьких, битком набитых bar-tabacs с цинковой стойкой, и глушили там коньяк с грузчиками и водителями грузовиков. Мы пили за Мориса Тореза, за Мао и за профсоюзного деятеля Гарри Бриджеса, а заодно, из уважения к двоим примкнувшим к компании беженцам из Каталонии, за Пассионарию и Эль Кампесино [60] . Потом, нагруженные подарками — инжиром, зеленым луком и помидорами, которые все еще пахли вином, — мы двинулись дальше — в Жуан-ле-Пен, где отыскался открытый ночной клуб.
60
* Пассионария — пламенная (исп.); псевдоним Долорес Ибаррури (1895–1989), лидера испанских коммунистов. Эль Компесино — крестьянин (исп.) — псевдоним Валентина Гонсалеса (1904–1979), легендарного генерала испанских республиканцев, сражавшегося во время Гражданской войны (1936–1939).
— Стрелок-радист Джо! — все никак не мог успокоиться Хайми. — Мой бестрепетный товарищ по оружию сенатор Джозеф Маккарти! Да крыса он! Таракан поганый — нет у него за плечами ни одного боевого вылета!..
Сие подвигло Буку, совсем уже, казалось, впавшего в кому, на то, чтобы очнуться и, с трудом собрав мозги в кулак, вдруг с места в карьер выдать:
— Когда охота на ведьм окончится, — сказал он, — и всем будет стыдно (как стыдно было после «палмеровых рейдов» [61] двадцатого года), у сенатора Маккарти все равно останется слава влиятельного кинокритика. Куда до него Джеймсу Аджи! Конюшни-то славно почистил, ничего не скажешь!
61
* …после «палмеровых рейдов»… —Александр Митчелл Палмер (1872–1936) — министр юстиции США (1919–1921), центральная фигура периода «красной угрозы».
Услышь Хайми такое от меня, ни за что бы не стерпел, а Бука сказал — и ничего, Хайми даже ухом не повел. Удивительно. Вот Хайми — состоявшийся и даже довольно-таки состоятельный человек, преуспевающий кинорежиссер, а вот Бука — бедный, безвестный, непризнанный писатель, печатающийся от случая к случаю в заштатных журнальчиках. И при этом как раз Хайми его боится, как раз Хайми старается завоевать его одобрение. Бука умел воздействовать на людей. Я был не единственным, кто нуждался в его благословении.
— Моя проблема, — продолжил Бука, — в том, что к людям из голливудской десятки [62] я испытываю некоторое уважение как к личностям, но не как к писателям, пусть даже второсортным. Je m'excuse [63] . Третьесортным. Как бы ни был мне ненавистен своими политическими взглядами Ивлин Во, я скорее прочитаю какой-нибудь его роман, чем высижу от начала до конца даже самый лучший из их слащаво-тошнотных фильмов.
— Ну ты шутник, Бука! — натужно выговорил Хайми.
62
* …из голливудской десятки… — Десять видных сценаристов и режиссеров, отказавшихся в октябре 1947 г. давать показания Комитету по антиамериканской деятельности. В 1948 г. состоялся суд, приговоривший их к тюремным срокам от шести до двенадцати месяцев за неуважение к Конгрессу, после чего Американская киноассоциация внесла их в «черный список».
63
Извиняюсь (фр.).
— «Их лучшее не убеждает вовсе, — гнул свое Бука, — тогда как худшее полно разящей силы». Это не я сказал, это мистер Йейтс [64] .
— Готов признать, — сказал Хайми, — что наш кружок (я ведь и себя к нему причисляю) слишком зацикливался на комплексе вины — которая, кстати, и диктовала нам политические взгляды; политикой мы занимались рьяно, а работали спустя рукава. Ты можешь возразить, что Францу Кафке не нужен был дом с бассейном. А Джордж Оруэлл никогда не ходил на сценарный совет, но… — Но тут, явно чтобы не связываться с Букой, он всю свою ярость обрушил на меня: — Хотелось бы надеяться, что и о тебе, Барни, когда-нибудь можно будет сказать что-нибудь подобное, но пока ты просто спесивый мелкий прыщ.
64
* У. Б. Йейтс.«Второе пришествие».
— Э, э, полегче, я же не писатель! Я тут с вами так, сбоку припеку. Пошли, Бука. Похоже, нам пора.
— Ты моего друга Буку в это не впутывай. Он, по крайней мере, высказывается откровенно. А вот насчет тебя у меня есть сомнения.
— У меня, кстати, тоже, — переметнулся Бука.
— Ну и пошли вы оба к черту, — сказал я, выскочил из-за стола и направился к выходу.
Бука догнал меня уже снаружи.
— Ты что нарываешься? Он же тебя вырубит!